Пёс
Шрифт:
— Что… Что… Что тут произошло? — неожиданно тонким голосом пискнул надзиратель, пятясь к дверному проему.
Его окончательно доконал вид каменной кладки западной стены, которая деформировалась под действием разрушительных потусторонних сил. Камень расплавился и стек уродливыми наростами на пол, словно податливый воск. Надзиратель, судорожно глотая воздух, мелко крестился и продолжал пятиться. Он остановился, уткнувшись в противоположную дверям камеры коридорную стену. Вздрогнув всем телом, надзиратель поспешил захлопнуть обшитую металлом дверь. Лязгнул замок, и до узников донесся дробный перестук башмаков убегающего стража. Зиверс переглянулся с профессором, и они весело
— Так рождаются легенды! — вдоволь отсмеявшись, заметил Хильшер. — И с каждым разом этот толстячок будет придумывать новые подробности.
— А ничего, что он…
— Ничего, — отмахнулся Хильшер. — Мы немножко подчистим… Нет, никого убивать не будем, — замахал руками профессор, заметив, как помрачнел Зиверс. — достаточно жертв! Есть другие методы, — вскользь заметил он. — Все это я утрясу позже. А теперь соберись — все только начинается!
— Я спокоен, — заявил Вольфрам. — После всего, что я сегодня увидел и узнал, мне бояться нечего!
Вновь лязгнул отпираемый замок, и в камеру ворвался испуганный надзиратель в сопровождении коменданта тюрьмы и пары взволнованных охранников.
— Ну вот, я же га-а-варил! — заикаясь, тараторил надзиратель. Я е-еще из ума не выжил… Да-да…
— Как же это? — Комендант, до этого видимо считавший своего подчиненного немного «того», растерялся. — А еще взрослые люди! — с укоризной произнес он, удаляясь из камеры полный противоречивых ощущений.
Следом за ним, семеня коротенькими ножками, увязался толстячок-надзиратель. Через пару минут комендант вернулся.
— Вольфрам Зиверс, — невозмутимо произнес он, но, судя по подрагивающим пальцам рук, было заметно, какими усилиями дается ему эта показная невозмутимость, — Вам пора.
— Мне разрешено проводить Зиверса до эшафота, — официально заявил Хильшер.
— У вас есть соответствующее разрешение? — бесстрастно поинтересовался комендант.
— Извольте, — профессор протянул ему увенчанный большой гербовой печатью документ.
Комендант быстро пробежался по нему глазами и согласно кивнул.
— Следуйте за мной!
Хильшер вышел из камеры вслед за комендантом тюрьмы, а Зиверса остановили на пороге вооруженные охранники.
— Лицом к стене! Руки за спину! — рявкнул один из них.
Зиверс послушно отвернулся. Охранник запер разгромленную камеру, а затем хлопнул Вольфрама по плечу:
— Вперед!
Зиверс шел по тускло освещенному коридору навстречу смерти. Он наслаждался каждым мгновением, оставшимся ему в этой жизни. На его губах играла загадочная улыбка. Он не боялся предстоящей казни, как страшился её прошедшим вечером. Так же без страха он взошел на эшафот и замер с гордо поднятой головой.
— Вольфрам Зиверс, — прозвучал сухой голос председателя, — Международным Военным Трибуналом вы приговариваетесь к высшей мере наказания…
С отсутствующим выражением лица он выслушал весь список преступлений, монотонно зачитываемый председателем трибунала. Игнорировал палача, деловито накинувшего мешок на его голову, а затем затянувшего на шее грубую пеньковую петлю.
— Приговор привести в исполнение!
С грохотом провалилась вниз дощатая крышка люка. Обреченное человеческое тело забилось в петле, словно большая рыбина, выдернутая из родной стихии умелым рыболовом. Легкие ожгло нехваткой кислорода, а мелкие сосуды в глазных яблоках лопнули, заливая белок кровью. Язык вывалился наружу и посинел. Хрупнули шейные позвонки, прекращая агонию. Через несколько минут бездыханное тело Зиверса вынули из петли и положили на носилки. Присутствующий врач констатировал смерть. Переговорив о чем-то с председателем
Глава 4
30.11. 1970 г.
Чили.
Благотворительный
приют для душевнобольных.
Сумрачный коридор лечебницы наполняла едкая вонь хлорки и тяжелый запах человеческих нечистот. За обшарпанной дверью палаты с маленьким прозрачным окошком, забранным мелкоячеистой сетью, бесновался тощий нескладный субъект, изрыгая проклятия направо и налево. Пузырящаяся на губах пена и безумный взгляд обитателя палаты говорил о его полной невменяемости. Импозантный мужчина в возрасте не обращал внимания на истошные крики сумасшедшего — такие больные его не интересовали. Мужчина скользнул равнодушным взглядом по исходящему пеной шизофренику и неспешно продолжил свой путь по дурнопахнущему мрачному коридору. Под его добротными туфлями, начищенными до зеркального блеска, жалобно поскрипывали рассохшиеся половые рейки, которые уже давно стоило бы перестелить. По мутным стеклам запыленных лампочных плафонов, давно обгаженных изнутри полчищами неистребимых тараканов, лениво ползали жирные туалетные мухи. Но мужчину мало трогала разруха и грязь, царившая внутри этого богоугодного заведения — на своем веку он видел места и похуже. Погруженный в собственные мысли, он не заметил, как его нагнал сзади сотрудник лечебницы — сухопарый пожилой врач в накинутом на плечи белом, не первой свежести халатом. Поравнявшись с мужчиной, медработник вежливо взял его под руку.
— Гутен абент, герр Хильшер! — обнажив в улыбке желтые кривые зубы, поприветствовал мужчину врач.
Профессор резко остановился и внимательно вгляделся в улыбчивую физиономию доктора. Несмотря на почти долгих тридцать лет, прошедших с момента их последней встречи, Фридрих сразу узнал врача, некогда работающего в команде доктора Хирта. Он не слишком изменился с тех пор, разве что немного усох и сморщился, но маленькие седые усики «аля фюрер», все также украшали его вытянутое лошадиное лицо.
— И вам здравствовать, герр Йох…
— Марк! — поспешно перебил Хильшера доктор. — Марк Бруно, к вашим услугам! Даже в этой богадельне, — понизив голос, доверительно прошептал доктор, — у стен есть уши. Очень, знаете ли, не хочется повторить судьбу Адольфа Эйхмана{}…
— Сочувствую, — равнодушно отозвался Хильшер, — жить в постоянном страхе…
— Да мне уже не много осталось, — Бруно снял очки с круглыми стеклами и суетливо принялся протирать их полой больничного халата. — Годы, знаете ли, давят, — сказал он, водружая очки на место. — Может статься, что с вашей помощью мне удастся помереть спокойно и в кое-каком достатке.
Хильшер удивленно посмотрел на доктора:
— Вы в курсе моих расценок?
— Да, мне сообщили. Это конечно не Имперский Золотой Фонд, прикарманенный Борманом… Но на несколько лет безбедной жизни в этой нищей стране хватит. Зароюсь в каком-нибудь захолустье, буду брокколи разводить, — он мерзко захихикал.
Профессор с сомнением покачал головой, но спорить с Марком не стал — ему, по большому счету, было плевать с высокой колокольни на несчастную судьбу старого нациста.
— Итак, — требовательно произнес профессор, — вернемся к нашим баранам! Что вы можете мне предложить?