Пёс
Шрифт:
— А ты сам-то паря откедова? — разливая благоухающий бульон по тарелкам, по-свойски поинтересовался старик.
Вольф изобразил на лице крайнее смятение:
— Не помню!
— Эк, — изумился старик, — как ты головой приложился-то. А хоть как зовут-то тебя, помнишь?
— Во… Вова, Владимир.
— А меня Степанычем кличут. — Старик закинул чугунок с бульоном в печь и протянул Вольфу крепкую сухую ладонь. — Будем знакомы.
Пес пожал протянутую руку, приятно удивившись крепкому рукопожатию — несмотря на годы, старик был в отличной форме.
— Ну, ты, Володька, не тушуйся, пройдет, — добродушно улыбнулся Степаныч. —
— Точно, — согласился Вольф, — похоже очень.
— А ты что, тоже воевал? — осведомился у незваного гостя Степаныч. — То-то гляжу у тебя пулевых ранений тьма! Где воевал-то?
Вольф понял, что прокололся еще раз. Он солдат, а не шпион. Если он попадет в руки местным спецслужбам, его вычислят в пять секунд.
— Не помню, — Вольф мучительно соображал, что же сказать, — кажется, Кавказ (русские там всегда воевали), Китай (граница должна быть рядом, может какие столкновения были)…
— Ну, насчет Китая это ты, паря, загнул! — рассмеялся старик. — Из Чечни, значит. Это надо спрыснуть! — Невесть откуда он вытащил большую запотевшую бутыль. — Фронтовикам не грех, — поучительно сказал он, разливая жидкость по стаканам, — к тому ж завтра праздник!
— Какой? — поспешно спросил Вольф.
— Ну, Володька, я смотрю, ты себе всю башку отбил! Девятое завтра — День Победы! Ну, вспомнил?
— Нет, — покачал головой Вольф.
— Ладно, за победу! — торжественно сказал Степаныч.
Он слегка стукнул о край стакана Вольфа своей посудиной и залпом проглотил ее содержимое. Вольф не замедлил последовать примеру старика. Местный аналог шнапса оказался на удивление крепким, но душистым.
— Хороша, зараза! — выдохнул старик. — Ты огурчиком, огурчиком солененьким закуси! Неужто, и это забыл?
— Здорово! — на секунду перестав хрустеть огурцом, с удовлетворением произнес Вольф.
— То-то же! — подмигнул старик. — Эх, а какие моя старуха огурцы мариновала…
— А где она? — спросил Путилофф.
— Почитай седьмой годок, — вздохнул старик, — как представилась голуба моя. Давай помянем, — сказал Степаныч, наливая еще по одной. — Пусть земля ей пухом!
Они выпили не чокаясь, помолчали, погрузившись каждый в свои мысли.
— Ладно, — прервал затянувшееся молчание старик, — не время грустить! Праздник все же! Я ить до Берлина дошел! Потоптался своими сапожищами по ихнему Рейхстагу…
— Так здесь Рейх пал?! — словно ужаленный подскочил со своего места Вольф.
— Да я смотрю, ты точно не в себе, — посочувствовал старик, списав непонятное «здесь» на ушиб головы. — Уж больше полувека прошло, как побили мы фрица. Ну, давай еще по одной и на боковую. Завтра в район поедем, авось тебя уже ищут.
Старик, приютивший Вольфа, оказался егерем. Утром он выкатил из-под навеса видавший виды мотоцикл с коляской.
— «Урал», — с гордостью произнес старик, — тридцать лет на нем езжу, а ему хоть бы хны! Вещь! Умели делать, не то, что нонче. Сейчас переоденусь и по коням. Когда старик вновь появился на крыльце, Вольф присвистнул от удивления: вся грудь Степаныча была завешена многочисленными орденами и медалями, которые в Рейхе можно было встретить разве что у коллекционеров. Одна только звезда Героя Советского Союза дорогого стоила.
— Ну, как иконостас? — довольно произнес старик, позванивая медалями.
— Нет слов, — развел
— Ерой, — с горечью произнес старик, — только цеплять эти побрякушки, акромя как на девятое мая, некуда.
— Как так? — удивился Вольф. Его, как солдата, покоробило такое отношение к наградам. Своими наградами он гордился. — Ты ж кровь проливал, жизни не жалел!
— То-то и оно, что не нужны ерои этой нонешней сране, — старик помрачнел лицом и вздохнул.
— Постой, — оторопел Вольф, — разве Союзу не нужны герои?
— Нет, паря, — тихо проворчал Степаныч, — надо тебя врачу показать. Нет Союза уж десяток лет — развалился. Немцы сломать не смогли, а буржуи мериканские за пачку жвачки, булочку с котлетой и газировку с потрохами купили! А эти и рады стараться, ух… — старик скрипнул зубами в бессильной ярости. — В телевизор глянь — срамота одна! Молодежи мозги запудривають! У мово правнука, знаешь, мечта какая? Мильон или найти, или выиграть, чтоб потом всю жизнь ничего не делать. А, — он махнул рукой, — чего раны бередить. На, шлём одевай, а то менты щас злющие, не посмотрят что фронтовик, права отберут.
Мотоцикл завелся с первого толчка. Дороги до поселка, можно сказать, не было никакой, та же заросшая просека, что и в родном мире Вольфа. Но старик как-то ухитрялся ехать по ней с довольно приличной скоростью, ловко объезжая ямы и рытвины, с ходу проскакивая грязевые кашицы луж. Через некоторое время выехали на сносную грунтовку, а затем и на асфальтированную трассу. Табличку Тереховка Вольф заметил издалека. От непривычной надписи, выполненной на русском языке, ему от чего-то стало легко и весело, словно он попал в сказку. Казалось, что сейчас из-за поворота выскочит на разгоряченном скакуне святой Илия Муромский или не менее чтимый Урий Длиннорукий и восстановит попранную справедливость.
«Да уж, — мысленно одернул себя Вольф, — Рейх, расползшийся по миру, не остановят никакие святые. Они легко подомнут под себя и этот мир, раз уж здесь не ценят своих героев. Есть один выход — верой и правдой служить фюреру! И тебе воздастся! Пусть не так, как истинным арийцам, но и не обидят преданного Пса».
А мотоцикл уже мчал по узким улочкам поселка городского типа, как было указано на табличке. Но как Вольф ни крутил головой, ничего городского он так и не заметил. Однако вскоре начали попадаться и кирпичные дома. Правда, пятиэтажки были верхом архитектурного роста. Вольф понял, что они приближаются к центру Тереховки. Мотоцикл с ревом пронесся мимо здания районной администрации. Путилофф с удивлением узнал в облупленном строении очертания собственной блокканцелярии. Только в его родной Терехоффке на фасаде дома красовался Имперский Орел с позолоченной свастикой, а здесь — наполовину отбитые серп и молот. Да и вообще все здесь было каким-то неопрятным и грязным: мусорные контейнеры никто не удосужился вывезти даже в честь праздника, кусты не подстрижены, деревья не побелены, центральная улица вся в рытвинах и колдобинах, словно здесь проводились танковые учения. Явно за порядком никто не следит. Да если бы во вверенном ему блоке, даже в самой захолустной деревеньке творилось бы такое безобразие, не видать ему поста блокляйтера как своих ушей. Мотоцикл, проскочив центр поселка, опять углубился в частный сектор. Наконец егерь остановился напротив небольшого аккуратного дома, утопающего в гроздьях распустившейся черемухи. Вольф полной грудью вдохнул чудесный аромат весны.