Пёс
Шрифт:
— Становись! — рявкнул он, решив перед обедом наставить на путь истинный новоявленных курсантов. Мальчишки засуетились, толкая друг друга локтями в жалкой попытке выстроиться по линейке. Это у них плохо получалось. Наконец строй замер.
— Запомните, ублюдки! — зычно заорал Франц. — С сегодняшнего дня вы курсанты спецшколы «Хундъюгендс» или попросту — Псы. Все рассмотрели эмблему нашей школы? Поясняю: вы должны быть преданны Рейху как настоящие псы, должны рвать врага зубами, при отсутствии другого оружия под рукой…
— А метлы? — выкрикнул кто-то из толпы.
— Поганой метлой обычно убирают мусор… А кто будет мусором, я непременно вам сообщу!
Обед оказался шикарным — многим новоиспеченным курсантам-псам такое не могло присниться даже в самых радужных снах. Наваристый суп с мясом, перловка, щедро сдобренная плавленым маслом, хлеба в вволю и компот. Причем добавки — сколько съешь, большие кастрюли с едой стояли тут же, посередине стола. А фрукты!!! Самые настоящие яблоки, большие и красные.
« С такой жратвой не жизнь — малина, — похрустывая сочным яблоком, думал Петька, — жаль, что Вовку в карцере заперли…»
После сказочного обеда мысли вяло ворочались в голове, словно сытые удавы. Клонило в сон. Дав подопечным насытиться, воспитатели повели разомлевших от обильной пищи и бани мальчишек в казарму. Там угрюмый начхоз выдал мальчишкам постельные принадлежности. И они, впервые за всю свою коротенькую жизнь, заснули на чистых хрустящих простынях. Целый месяц их не трогали, кормили как на убой, водили в баню, показывали кино. Неизменно два раза в сутки старший мастер-наставник Роберт Франц строил их на плацу и вбивал в юные мальчишеские головы мысль о том, как им повезло.
— Как вы жили до этого, и как живете сейчас?! — надрывался Франц, вышагивая перед строем. — Если вы всей душой будете преданны Рейху, отцам-командирам, будете, не рассуждая, выполнять приказы — вам это зачтется! Не забывайте об этом! Быть воином-псом — большая честь! Подумайте сами, что лучше: быть рабом или настоящим мужчиной-воином?
Старший мастер наставник умело добивался поставленной руководством Рейха задачи. Спустя пару дней большинство мальчишек с ним соглашались, покачивая в такт словам бритыми головами. Неделя такой вольготной жизни пролетела для Петьки незаметно. Он даже удивился, увидев на утро восьмого дня осунувшегося Вовку. Мальчишку после карцера уже успели помыть, побрить и переодеть.
— Вовка, ты как? — спросил Петька, протягивая другу заначенное с вечера яблоко.
Вовка отрицательно мотнул головой и без сил опустился на кровать. Через минуту он уже крепко спал.
Через месяц, когда старший мастер-наставник посчитал, что мальцы уже достаточно отоспались и отъелись, для малолетних Псов начался настоящий ад. Да такой, что земля в прямом смысле горела у них под ногами. А начиналось все вполне безобидно — с небольших пробежек и разных физупражнений. Однако со временем нагрузки и сложность упражнений возрастали. Многокилометровые марш-броски уже мог выдержать далеко не всякий подросток, а уж спарринг-бои со взрослыми наставниками-воспитателями и подавно. Уже через полгода состав кадетов первого набора сократился на треть, еще через пяток месяцев — вполовину. Остались самые стойкие и крепкие. От не оправдавших высокое доверие отцов-командиров быстро избавлялись. Куда на самом деле девались бывшие курсанты «Псарни», мальчишки не знали, но догадывались. Вовка однажды спросил об этом Франца. Тот криво усмехнулся и ответил, что их раскидали по близлежащим интернатам для унтерменшей.
— Быдло должно работать, — заявил им старший мастер-наставник, — они вам не ровня!
— Да брешет он все! — заявил один из пацанов, после разговора. — Вывели за периметр и пристрелили под забором,
С ним были согласны все мальчишки.
Вовка и Петька, или кадеты-псы Вольф и Петер, как обзывал их Франц, на дух не переносивший славянские имена, считались на «Псарне» лучшими. Вовка уже давно перестал дерзить воспитателям, убедившись в бесплодности таких попыток. Да и все время увеличивающиеся нагрузки не оставляли времени и сил на дерзости. Но самой не любимой повинностью был для кадетов наряд на кухню. Ведь именно там мальчишкам приходилось резать ту многочисленную живность, которая попадала на их стол. Куриный супчик — руби головы петухам, мясной гуляш — режь горло теленку. И попробуй только откажись — в лучшем случае карцер, в худшем — прогонят сквозь строй, свои же собратья кадеты исполосуют спину шомполами. Поэтому поначалу закрывали мальчишки глаза и рубили петухам головы… Ничего, люди ко всему привыкают, привыкли и они. Год пролетел, словно его и не было. Отметить годовщину «Псарни» Роберт Франц решил своеобразно: выписал с Дальнего Востока, где отчаянно сопротивлялся вторжению Вермахта коммунистический Китай, эшелон военнопленных.
«Хватит пацанам стрелять по картонным мишеням и устраивать показательные бои друг с другом, — решил старший мастер-наставник, — пора натаскивать Псов на настоящую «дичь»!»
— Итак, — торжественно вещал Франц, стоя перед строем подтянутых кадетов, ничем не напоминающих прошлогоднюю толпу малолетних оборванцев, — сегодня мы празднуем годовщину вашей службы на благо Рейху! Вы все доказали, что являетесь настоящими мужчинами! От лица командования благодарю вас за службу!
— Зиг Хайль! Зиг Хайль! Зиг Хайль! — троекратно прокричали ломающимися голосами подростки, выбросив вперед руку в едином заученном жесте.
— Сегодня вас ждет первое боевое крещение, — огорошил кадетов старший мастер-наставник.
По его сигналу на плац перед строем выгнали троих измученных китайцев.
— Эти желтые обезьяны недостойны дышать с нами одним воздухом! — заявил Роберт. — Они должны быть уничтожены! Кадет Путилофф — шаг вперед!
Вольф, терзаясь смутными догадками, вышел из строя.
— Держи, кадет! — старший мастер-наставник расстегнул кобуру и протянул тяжелый «Вальтер» Вольфу, предварительно сняв пистолет с предохранителя. — Убей эту макаку! — приказал он воспитаннику.
Вольф зажал рифленую рукоять нагана во вспотевших ладонях так, что побелели костяшки пальцев.
— Смелее, курсант! — произнес Франц сквозь сжатые зубы. — Это же тупая скотина, умеющая только жрать и плодиться со скоростью саранчи! Стреляй!
Пистолет ходил ходуном в вытянутой руке Вольфа. Лоб покрылся испариной. Тяжелые капли пота сбегали по кончику носа и капали на серый пыльный асфальт.
— Не… могу… — выдохнул мальчишка, обессилено опуская пистолет.
— Вот, значит, как? — удивленно приподнял одну бровь старший мастер-наставник. — Дай сюда пистолет! — жестко потребовал он. — Тебе надоело жить?
— Нет, — опустив голову, бормотал Вольф, изо всех сил стараясь не расплакаться.
— Тогда в чем дело?
— Я… не могу… человека…
— А ведь эта образина тебя не пожалеет! Слышь, ты, китаеза, — обратился Франц к военнопленному, — по-русски, или по-немецки понимаешь?
— По-русски мала понимаю, — затряс головой китаец.
— Жить хочешь?
— Оченя хочица? — раскосые глазки азиата алчно сверкнули.
— Если убьешь сопляка — будешь жить! — громко, чтобы его слышали все, объявил Франц. — Дайте ему оружие!