Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:
— Да, я.
— А между тем ты выглядишь таким молоденьким и нежным! Ты, наверное, самый юный из всех воинов, напавших тогда на моих отважных апачей? Но не бойся, я не буду тебе мстить. Ты добровольно пришел в наш лагерь, а мы знаем обычаи гостеприимства европейцев лучше, чем они сами исполняют их. Кто приходит к нам с зеленой веткой в руке, тот может быть спокоен и уверен, что к нему отнесутся как к мирному посланцу.
Я не подумала о ветке мира и не запаслась ею. Поэтому я испугалась, как бы моему появлению не придали другого значения. Я быстро решилась. Подняв руки к растущей над моей головой пинии, я сорвала с нее ветку и положила ее к ногам апачей.
— В таком случае, ты, конечно, выкуришь со мной трубку мира.
— Нет, я принес тебе, Лютый Волк, не объявление о мире, — проговорила я дрожащим от волнения голосом, — но гораздо большее. Я принес чрезвычайно для тебя важное известие: ты сегодня, или никогда, можешь совершенно избавиться от поселенцев Лораберга. Если ты решишься следовать за мной немедленно, то, клянусь тебе, ты сразу истребишь все, безвозвратно и без исключения все, что находится в долине.
Лютый Волк посмотрел на меня с крайним недоверием.
— Мой бледный друг очень молод, — проговорил он, — и допустил других уговорить себя на откровенное дело. Хотя сам он действительно отважный воин, но теперь он хочет заманить других, не менее важных людей в ловушку, чтобы в ней вероломно накрыть их. Если мой бледнолицый друг сказал неправду, то он должен опасаться страшной мести апачей.
— Клянусь тебе, великий полководец: ложь не коснулась моих уст, — поспешно ответила я. — Тебе никогда не представится более удобного случая овладеть Лорабергом. Неблагодарные жители этого города восстали против его основателя, Генриха Антона Лейхтвейса, и в настоящую минуту собираются подвергнуть его грозному суду Линча.
— Граждане Лораберга глупцы, — перебил меня, смеясь, индеец. — Без Лейхтвейса они будут деревом без корней, растением без цветов, рекой без источника, морем без волн. Хотя Лейхтвейс мне враг, но я знаю его как отважного и храброго человека.
— О, в таком случае, спаси его, великий предводитель! — воскликнула я и бросилась к ногам Лютого Волка. — Прикажи бить в набат, собери свое войско и стань во главе его. Ваши кони оправдают данное им название птиц прерии. Каждая минута может стоить жизни храбрейшему из храбрых — Генриху Антону Лейхтвейсу.
— Так ты пришел только для того, чтобы спасти ему жизнь?
— Только для этого, Лютый Волк.
— А какую награду желаешь ты получить, бледнолицый чужестранец, за то, что отдаешь в мои руки население Лораберга?
— Единственную награду: жизнь моего друга Генриха Антона Лейхтвейса, его жены и всех товарищей.
— Кто эти товарищи и как велико их число?
— Включая меня — шесть человек.
— Ну хорошо! — воскликнул Лютый Волк, сверкнув глазами. — Я сегодня нападу на Лораберг и сведу счеты с его жителями. Пока Лейхтвейс жил один в долине со своими товарищами, до тех пор краснокожие находились в мире с бледнолицыми. Но как только Лейхтвейс допустил посторонних в свое поселение, так сейчас же краснокожие перестали быть хозяевами в собственных владениях. Проклятая жажда золота увлекает все глубже в горы белых людей, и эти смельчаки постоянно становятся нам поперек дороги. Они уже столько раз пробовали истреблять краснокожих, хотя мы не выказывали им никакой неприязни. Поэтому я с полным правом снесу сегодня с лица земли их город. Клянусь нашими богами, мы не оставим в живых ни одной души, ни женщины, ни ребенка, ни старца, ни юноши, кроме Лейхтвейса, его жены и шести товарищей, о которых ты говорила.
В это время к Лютому Волку подошел старик, который привел меня к нему, и шепнул ему что-то на ухо. Лютый Волк приказал подождать его и перешел в другую палатку, находящуюся на расстоянии ружейного выстрела. По-видимому, у него там был разговор с какой-то личностью, имеющий решающее значение, потому что, выйдя из палатки, он громко крикнул людям, сопровождавшим меня:
— Знатный врач одобрил мое предприятие; Великая Змея предсказывает нам удачу, если мы сейчас же отправимся в путь. Поэтому, воины мои, следуйте за мной.
— Я не в состоянии описать, — продолжала свой рассказ Аделина Барберини, — какой при этих словах поднялся шум и суматоха.
Индейцы, спокойно отдыхавшие у своих вигвамов или занимавшиеся стрельбой из лука, метанием копья, в несколько мгновений были уже на лошадях, готовые к выступлению. Женщины провожали воинов до выхода из ущелья и тут с радостными и веселыми криками прощались с ними. Они, вероятно, хотели воодушевить воинов, чтобы тс принесли домой богатую добычу и побольше скальпов. Меня сам Лютый Волк посадил в седло перед собой, так как его недоверие ко мне еще не совсем прошло. В случае, если бы я задумала обмануть его, я была бы моментально убита. Индеец, не дрогнув, срезал бы мне голову секирой. Я не могу словами описать вам, что я чувствовала, отправляясь таким образом во главе апачей к Лорабергу. Меня главным образом волновала мысль о том, успеем ли мы вовремя. Протянется ли на столько церемония казни, чтобы мы могли застать тебя живым, благородный Генрих Антон Лейхтвейс? Перед самым Лорабергом Лютый Волк приказал своим воинам остановиться, слезть с коней и тихонько, осторожно прокрасться в город. Сам он опять пошел впереди своих воинов. Когда мы приблизились к самому городу, перед нами предстала картина… при виде которой у меня кровь застыла в жилах. Это было как раз то мгновение, когда ты с веревкой на шее был вздернут на дуб.
— Поздно, — крикнула я в невыразимом горе, — мы опоздали.
Но Лютый Волк одним взглядом зажал мне рот. Он тихо поднял ружье… прицелился… прошла секунда, одна только секунда, которая показалась мне вечностью… и… выстрелил… Вы сами были свидетелями, с какой изумительной точностью он направил пулю. Она пробила веревку, на которой ты висел, наш дорогой, всеми любимый атаман. Затем Лютый Волк подал знак, и все индейцы набросились со всех сторон на пораженных удивлением и неожиданностью жителей Лораберга, — закончила Аделина Барберини свой рассказ. — А теперь, друзья мои, — добавила она, — станем же под этот дуб. Я условилась с предводителем индейцев, что они не тронут никого, стоящего вместе со мной под этим деревом.
Лейхтвейс, глубоко взволнованный, протянул руку Аделине Барберини.
— О, Барберини, — проговорил он, — я никогда не забуду и не в состоянии буду забыть услугу, которую ты мне оказала сегодня. Ты не только спас мне жизнь — она находится в руках Господних, и это Он направил пулю индейца, пробившую веревку, на которой я уже висел, нет, не одной только жизнью я обязан тебе, я обязан тебе гораздо большим. Ты помог мне отомстить этим неблагодарным людям в Лораберге, отомстить такою местью, о которой я сам не смел мечтать, местью скорой и неотвратимой. Вот смотрите, мои друзья, сегодня Лораберг перестанет существовать, но вместе с ним погибнут и те жалкие подлецы, которые втерлись в наш родной, дорогой нам поселок. Пусть все наши труды погибли, пускай пропало все — мы создадим себе новый Лораберг, который на этот раз будет принадлежать уже нам — только нам одним.
— Мы готовы работать в поте лица, атаман! — воскликнул Зигрист, обнимая Елизавету и сияя счастьем и радостью по поводу спасения дорогого друга. — И я уверен, Генрих Антон Лейхтвейс, что все думают так же; все, кто обожает тебя: приказывай — и мы снова пойдем рубить деревья девственного леса, снова сделаемся плотниками, столярами, кузнецами; пройдет немного времени — и наш поселок снова станет жемчужиной этой тихой долины.
Лицо Лейхтвейса омрачилось, взор его устремился туда, где виднелось пылающее зарево пожара, где все еще происходили кровопролитие и резня.