Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:
В эту минуту Лютый Волк дал знак собираться в путь. Знахарь тоже сел на лошадь и подогнал ее к лошади Лоры. Вождь, очевидно, поручил ему ее охрану. Елизавета зарыдала.
— Зигрист, дорогой мой муж! — воскликнула она. — Дай мне проститься с тобой! Зигрист, проснись. Твою жену уводят!
Но Лютый Волк стегнул коня так, что тот высоко поднялся на дыбы, и рванул его в сторону. Через минуту вождь индейцев со своей добычей уже мчался по направлению к горам.
— Прощайте, прощайте, до свидания! — закричала Лора, поскакав за ними.
Весь отряд индейцев двинулся в путь, земля задрожала под копытами коней; мимо дымящихся развалин погибшей Лориной горы краснокожие мчались к лесистым долинам Сьерра-Невады. Вот они завернули в ущелье; еще раз мелькнул белый платок, которым Лора махала Лейхтвейсу, за поворотом скрылась лошадь последнего из апачей. В этот самый момент Зигрист открыл глаза.
— Боже, — проговорил он, приподнимаясь и беспокойно оглядываясь кругом. — Я видел ужасный сон. Слава Богу, что я очнулся. Где же Елизавета? Где моя жена?
— Мой бедный друг, — проговорил Лейхтвейс, потрясенный до глубины души, — то не был сон, то была страшная, тяжелая правда: у тебя похитили жену, но моя жена добровольно отправилась вместе с нею, мужайся. Елизавета в руках кровожадных индейцев, но она не одна.
Зигрист дико вскрикнул.
— Елизавета! — вскакивая на ноги, заревел он нечеловеческим голосом. — Коварный индеец, изверг, кровопийца, отдай мне мою жену! Товарищи, — жалобно продолжал он, — зачем вы дали мне очнуться? Зачем, покамест я лежал в беспамятстве, вы не лишили меня жизни, которая все равно уже не имеет для меня цены? Ведь я не знал, что происходит; я умер бы, не узнав этой ужасной вести.
— Зигрист, не падай духом. Мы освободим Елизавету. Доверься мне, мой друг. Ты знаешь, Генрих Антон Лейхтвейс не дает напрасных обещаний. Пусть нам пришлось бы спуститься в мрак, в дебри ада, чтобы вырвать у него наших жен — мы не остановимся ни перед чем. Мы освободим их из когтей краснокожих негодяев.
— Но когда же — когда? — едва выговорил Зигрист.
— Завтра же ночью, мой друг. А до этого надо вооружиться терпением и заняться необходимыми приготовлениями.
— Завтра ночью? — простонал Зигрист и в отчаянии схватил себя за голову. — А до тех пор жена моя останется во власти Лютого Волка? О Боже! Этот изверг отнимет у меня радость и счастье, а вместе с этим отнимет у меня и жизнь.
— Лора защитит Елизавету, — ответил Лейхтвейс, — я твердо надеюсь, что до завтрашней ночи не произойдет ничего, что сделало бы тебя несчастным, Зигрист. А завтра ночью мы нагрянем на стан апачей и докажем им, что германец не позволяет безнаказанно похищать у себя жену. Возможно, что эта смелая попытка будет стоить нам жизни, но — клянусь Богом и честью — это будет благородная смерть. За мной же, Зигрист, за мной, Бруно, Рорбек, Бенсберг, Резике — нет, не плачь, Барберини, не вини себя в том, что произошло — ты не знал коварства дикаря, — соберитесь все вокруг меня, друзья, и произнесите за мною клич, чтобы он разнесся от дымящихся развалин Лораберга вплоть до самых гор Невады: Долой клятвопреступников — апачей! Свободу Лоре и Елизавете!
Разбойники, переполненные боевою отвагой, бросились к ружьям, схватили их и, размахивая ими над головами, устремив глаза к усеянному звездами небу, громко повторили клятву своего вождя:
— Долой клятвопреступников — апачей! Свободу Лоре и Елизавете!
Глава 137
В СТАНЕ АПАЧЕЙ
После двух часов быстрой рыси индейцы со своими прекрасными пленницами достигли родного стана. Место для него было выбрано поистине необыкновенно удачно. Стан, как было уже сказано, лежал на дне глубокой котловины. С двух сторон эту котловину окружали высокие, почти неприступные горные хребты. С третьей стороны протекала бурная Гила, через пенистые потоки которой трудно было перебраться вброд, а с четвертой, где находился единственный более или менее широкий проход, день и ночь на сторожевых постах стояли бдительные караульные апачей. Таким образом, индейцы могли считать себя совершенно защищенными от нечаяного нападения врага. Перебраться через скалы было невозможно. Река Гила была другой естественной защитой. А в караул выставлялись самые опытные и бесстрашные воины, которых ничто не могло смутить и у которых оружие было всегда наготове.
Но теперь на месте караульных собрались все оставшиеся в стане: женщины и дети поджидали возвращавшихся воинов. Вот вдали показались облака пыли; вся толпа краснокожих с дикими криками радости бросилась навстречу приближавшимся апачам. Этот неистовый вой был до такой степени страшен, что Лора и Елизавета задрожали: они никогда не думали, что человек способен производить такие звуки. Краснокожие жены окружили своих облитых кровью мужей, любуясь висящими на их поясах свежими кровавыми скальпами. Апачи с гордостью показывали им эти трофеи. Чем больше скальпов — тем больше чести. А чести было много. Жены Лютого Волка — а у него было их целых двадцать — тоже вышли навстречу своему славному мужу. С пением и пляской окружили они его, восхваляя его, как величайшего героя апачей, который победоносно повел своих индейцев против ненавистных бледнолицых и зарезал их целые сотни.
Среди этих краснокожих жен находилась одна, которой нельзя было отказать в известной красоте. Стройная, как ель, она была прекрасно сложена и мягкою гибкостью своего стана бесспорно могла бы восхитить даже глаз европейца. И взор ее не носил того выражения тупости и низменной страсти, которое так отталкивало в лицах остальных индейских женщин; в глазах ее, напротив, светился ум и некоторая мягкость. Все движения ее были исполнены грации и какого-то благородного спокойствия, столь несвойственного краснокожим дикаркам.
Лютый Волк только ей одной протянул с коня руку, только ей одной сказал слова привета:
— Лютый Волк счастлив, что Красная Гвоздика пришла его встречать; ведь Красная Гвоздика никогда еще не удостаивала его этой чести, никогда не показывала ему, что считает его величайшим воином своего племени. Но зато и привез же я Красной Гвоздике подарок, такой подарок, какой никогда еще не привозили ни одной индейской женщине. Смотри, вот эта бледнолицая отныне украсит мой вигвам, она будет служить и Красной Гвоздике и мне. Посмотри на нее — разве она не похожа на чудную белую лилию? Красная Гвоздика и Белая Лилия — обе прекрасны, но как различна их красота.
С этими словами индеец соскочил с коня и снял Елизавету, полумертвую от страха и волнения.
— Великий Дух, кажется, отвратил от меня сердце моего вождя, — проговорила Красная Гвоздика и остановила на Елизавете полный ненависти взгляд. — Лютый Волк привез себе белую жену, зачем это? Разве в его вигваме нет цветов, разве не ждут его там все радости любви, разве там нет красавицы, какой второй на свете не сыскать? Не надо мне этой белой рабыни, не хочу я ее видеть — я ненавижу ее.
— А, Красная Гвоздика ревнует, — со смехом отозвался Лютый Волк. — Я очень рад: это хороший знак. Недаром говорит Великий Дух: «Где нет ревности, там нет и любви». Однако моя белая жена, чудесная Лилия, кажется, устала от долгой поездки, надо дать ей отдохнуть. Эй, знахарь, сюда!