Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:
— В ту ночь Кольбе, должно быть, подстерег мужа в лесу; между ними завязалась новая ссора и тогда… Боже мой… моя последняя надежда исчезла… бедный, дорогой Курт… прости мою подозрительность… ты не бросил меня безжалостно… ты был убит! О, Курт… если бы только Господь сжалился надо мной и дозволил мне последовать за тобой… Без тебя для меня нет радости в жизни, без тебя я не могу… не хочу жить!
Гунда бросилась на труп.
— Жестокий убийца пустил три выстрела в голову несчастного Курта, — шептал про себя старик, рассматривая тело. Лицо неузнаваемо, и если бы не платье и не вещественные доказательства, которые нашлись в карманах, я ни за что не поверил бы, что это Курт фон Редвиц. Будь мужественна, дитя мое. Соберись с силами. Пойдем домой, надо распорядиться похоронами. Кроме этого, подлый убийца должен понести заслуженную им кару.
— Его не найдут, — проговорила Гунда, — Кольбе, наверно, давно скрылся.
— В таком случае я сделаю все для поимки его. О, на свете еще есть справедливость, и рука правосудия простирается очень далеко.
— Ах, отец! — воскликнула в горьких слезах Гунда. — Конечно, наказание за смерть моего мужа будет только справедливым возмездием, и убийца должен собственной кровью искупить на эшафоте свое преступление, но разве это утешение для меня? Никто не вернет мне дорогого, обожаемого мужа; никто не снимет черного, мрачного покрывала скорби, с этой минуты окутавшего всю мою жизнь.
Зонненкамп поднял дочь, обнял ее и уговорил покинуть это страшное место. Гунда сначала не хотела и слышать об этом. Но Зонненкамп доказал, что собаки хорошие сторожа и не допустят никого, кто бы пожелал дотронуться до трупа. Наконец Гунда послушалась отца и согласилась вернуться в замок.
— Не отходите от него, верные животные, — жалобным голосом заговорила она с собаками, — берегите тело вашего хозяина: это последняя услуга, которую вы можете оказать ему. Будьте внимательны, бедные, лишившиеся хозяина псы; вы также любили и потеряли его, так окажите же ему эту последнюю почесть.
Неро и Диана присели у трупа своего хозяина.
Час спустя длинная процессия направилась в лес за телом владельца имения. Прислуга замка и крестьяне в знак траура шли с зажженными факелами, хотя был еще светлый день. Покойника положили на носилки, покрытые черным бархатом, и таким образом доставили в замок. Старый духовник из деревни шел во главе процессии. Подойдя к замку, он запел молитву. Под звуки его пения взволнованные крестьяне опустились на колени, и в такой обстановке тело было внесено в замок. В самом хвосте процессии, прихрамывая и опираясь на палку, тащилась ветхая, из ума выжившая старушонка, которая, в то время как все плакали и горевали, смеялась, бормоча про себя:
— Два до ста, два до ста… скоро мне будет столетие… знаю то, чего не знают другие… хи, хи, хи, старая Травяная колдунья не будет врать, что проворовавшийся управляющий зарыт в яму барона фон Редвица… Без двух сто… без двух сто… все случается в жизни… всякие сумасбродства… даже и смерть… даже и смерть.
В то время как в большом замковом зале сидела Гунда у гроба, горько оплакивая безвременно погибшего мужа, внизу на дворе на камне прикорнула старая Травяная ведьма; покачивая головой, с опустившимися на лицо длинными прядями седых волос, она не переставала бормотать:
— Без двух сто… без двух сто… плачь, плачь, красавица, там наверху… но плачь не об умершем, а об вероломном… два до ста… Было бы лучше, если бы он умер, изменщик.
Глава 107
ТРАВЯНАЯ КОЛДУНЬЯ
В следующие дни в окрестностях не было другого разговора как об убийстве майора Курта фон Редвица. Много слез было пролито о красивом, богато одаренном юноше; Курт умел приобретать друзей, и все любили и уважали его.
При известии о преступлении в замок явились судебные власти из Ратенау, и много проклятий было послано на голову безбожного убийцы. Что преступление было совершено управляющим — в этом никто не сомневался, и власти немедленно сделали распоряжение о розыске убийцы. Гунда относилась ко всему безучастно. Она не была одержима мщением, поскольку была совершенно убита потерею мужа.
Баронов фон Редвиц уже более столетия хоронили в фамильном склепе, сооруженном одним из их предков. Вблизи деревни возвышалась каменная гора. В ней-то предок нынешних владельцев поместья приказал устроить фамильный склеп. Немало стоило трудов пробить киркой твердую скалу; хотя в то время порох был уже изобретен, но его еще не научились употреблять для взрывов. После многолетней работы удалось, наконец, пробить большое углубление в скале. На него, по воле строителя, была навешена тяжелая железная дверь, и он сам первый нашел упокоение в этой, похожей на египетскую пирамиду, гробнице. С тех пор в этом склепе стали хоронить всех, носящих имя фон Редвиц.
И вот сегодня снова открылась железная дверь снова разверзлась пасть каменной гробницы, готовой проглотить нового пришельца, провожаемого факельной процессией к месту вечного упокоения. Окрестные землевладельцы приехали в экипажах отдать последний долг усопшему; крестьяне пешком следовали за гробом, искренняя, глубокая печаль выражалась на всех лицах. Гроб из черного дерева с серебряным распятием на крышке утопал в цветах. Он был поставлен на черный катафалк, увитый цветочными и лавровыми гирляндами. Вся процессия при свете факелов — погребение совершалось вечером — двинулась в путь и, добравшись до склепа, остановилась.
Здесь священник совершил отпевание и сказал надгробное слово. Кругом катафалка стояли все провожавшие гроб. Гунда, поддерживаемая отцом, смотрела лихорадочными, сухими глазами — все слезы ее иссякли. Когда старый пастор, глубоко взволнованный, умолк, сказав последнее слово, все присутствующие в слезах опустились на колени. Старик умел говорить просто и трогательно. Затем он произнес «Отче наш» и закончил следующими словами:
— Иди же, Курт Редвиц, погружайся в тихую могилу, присоединяйся к твоим предкам. Там, внизу царствуют мир и покой; здесь, на земле, в нашей бурной жизни, ты не будешь забыт. Преданная жена будет думать о тебе, друзья с любовью и уважением сохранят о тебе память даже и тогда, когда тело твое уже давно превратится в прах.
Он сделал поклон. Гунда еще раз бросилась рыдая на гроб; затем носильщики подняли его и понесли в склеп.
— Стойте!.. Стойте, люди!.. — послышался вдруг резкий голос. — Два до ста… Послушайте старую Травяную колдунью… Не оскверняйте могилы баронов Редвиц… Ха, ха, ха, ха, ха… Вы с таким же правом могли бы положить в нее дохлую собаку, как того, кто лежит в этом гробу…
Присутствующие были страшно поражены, и все глаза устремились на старуху, выкрикивавшую эти слова скрипучим голосом.