Песенка для Нерона

Холт Том

— Какого хрена ты баррикадируешься? — пробурчал Луций Домиций, когда я открыл дверь. — Я пихнулся прямо в дверь, ожидая, что она откроется, и со всей дури треснулся носом.

— Сам виноват, нечего вламываться. Слушай...

— Нет, — нетерпеливо перебил он меня, — это ты послушай для разнообразия. Знаешь, кого я сейчас видел из окна? Этого маньяка-Сицилийца, вот кого.

— Я знаю, — сказал я и рассказал ему, что произошло. — Так что, как видишь...

— Погоди, — он поднял руку. — Значит, вернул-таки память, как я погляжу?

— Чего? А, да, произошло чудо. Асклепий явился мне во сне и исцелил меня.

— Это кстати.

— Действительно,

повезло, — согласился я. — Слушай, так что нам делать? Здесь оставаться нельзя. Теперь это очевидно — мы не были спасены, мы были схвачены. Просто мы этого не знали.

— Именно, — Луций Домиций кивнул. — На самом деле, я понял это еще до того, как увидел Сицилийца. Прежде всего, кто когда слышал о враче, который станет хотя бы смотреть на тебя, не получив деньги вперед? Я не знаю, как насчет Египта, но если врачи там оплачивают счета пациентов из своего кармана, то это страннейшее место на свете. А потому эта цыпочка, которая вьется над тобой, как влюбленная голубка. Ясно же, что она притворяется.

Я ничего не сказал. Нет смысла надуваться в самый разгар кризиса.

— Как бы там ни было, — сказал я. — Вопрос состоит в том, как выбраться из здания.

Он нахмурился.

— Мы можем попробовать выйти через дверь, — сказал он. — Я пробовал этот способ несколько раз, и он работает.

— Конечно, — сказал я. — Даже если Аминта отпустит нас...

— Думаешь, этот волован-переросток сможет остановить нас? Сомневаюсь.

— Даже если Аминта отпустит нас, — повторил я, — мы отправимся прямо в гостеприимные объятия Сицилийца и его выпускников школы очарования. Давай не будем этого делать.

— Ты прав, — он уселся на кровать. — Как насчет окна?

— Сделай милость, мы на десятом этаже.

— Ох. Крыша?

— В жопу крышу.

Он кивнул.

— Да, дурацкая идея. Мы можем переодеться прачками и таким образом пробраться мимо них.

Я вздохнул.

— Ради всего святого...

— Ладно, ладно, я осуществляю мозговой штурм. Нельзя что ли размышлять вслух?

— Продолжай, конечно.

— Что-то больше ничего не придумывается. Я знаю, — внезапно заявил он. — Надо устроить поджог, чтобы отвлечь внимание. Небольшой такой пожарчик, побольше дыма, но чтобы без...

— Нет, спасибо. Смерть в огне — ужасная смерть.

— Верно. Ну что ж, у меня блестящие идеи более-менее иссякли. А у тебя как дела?

Я вздохнул.

— То же самое. Думаю, придется просто подождать и посмотреть, что произойдет.

Жаль, что я это сказал. Я не религиозный человек, Бог ведает, но даже я знаю, что говорить такое — значит напрашиваться на неприятности. Все равно как подойти к самому здоровому, самому тупому типу в деревне, плюнуть ему в стакан и поставить пять драхм на то, что он не сломает тебе нос с одного удара.

В случае с богами, во всяком случае, тоже не приходится слишком долго ожидать пинка по яйцам. Я едва успел договорить эту совершенно идиотскую фразу, когда Луций Домиций поднял руку, призывая меня к молчанию, и принюхался.

У него было великолепный нос. Ну, в практическом смысле великолепный, не в смысле образец красоты. Он мог учуять смазку армейского образца на солдатских сандалиях за десять ударов сердца до того, как солдат выпрыгнет из темного уголка, вопя: эй, вы! (талант, который спас наши шкуры по крайней мере три раза за десять лет). Во всем, что касается прецизионного вынюхивания, я целиком полагаюсь на его суждения.

— Что? — спросил я.

— Что-то горит, — ответил он. — Здание

в огне.

— Ты уверен?

Он посмотрел на меня.

— Ты думаешь, я не знаю, как пахнут горящие здания? Это я-то? Заткнись, я пытаюсь...

И тут в коридоре завопили:

— Пожар! Пожар!

Он кинул на меня мрачный взгляд, означающий «говорил я тебе», потом подпрыгнул и заорал:

— Проклятье, кабак горит!

Вот, таковы боги. Действительно извращенное чувство юмора, если хотите знать мое мнение, но не говорите им, что я это сказал.

— Бля, — сказал я. — И что нам теперь делать?

— Валить, — сказал Луций Домиций, бросился к двери и пинком отшвырнул остатки треножника.

И мы свалили.

Снаружи в коридоре стоял густой дым. Вцепляется вам прямо в кишки, этот дым. Внезапно вы лишаетесь способности дышать и все вокруг застывает, пока вы пытаетесь ухватить хоть глоток воздуха. Так и я — застыл, разевая рот, будто рыба на берегу, и какой-то псих врезался в меня и сшиб с ног, прямо на Луция Домиция. Он, естественно, свалился, а я приземлился на него. От удара дым вылетел из наших легких, а на полу оказалось посвежее, так что все повернулось не так плохо. Мы пополнили запасы, как говорят на флоте, и поползли на локтях и коленях в сторону лестницы. Двое мужиков пронеслись мимо нас, к счастью, не споткнувшись. Где-то внизу я слышал вроде бы голос Аминты, что-то выкрикивающий, но в тот момент это было последнее, что меня беспокоило. Больше всего меня тревожила мысль о Пожарной Команде. Знаменитое римское установление: едва начинаются пожар, немедленно отправляют этих придурков, вооруженных молотами и здоровенными крючьями на шестах, и те принимаются разносить горящее здание, чтобы огонь не распространился на соседние. Идея хорошая, но не для тех, кто находится внутри.

— Бога ради, — пробулькал Луций Домиций сзади, — не мог бы ты ползти побыстрее? Я не хочу, чтобы твоя вихляющаяся задница была последним, что я видел в жизни.

Я собирался ответить, поскольку ничем не спровоцировал это оскорбление, но тут какие-то типы подбежали к нам сзади, вздернули нас на ноги и погнали рысью по коридору. Я бы подыскал другой способ перемещения. Я лишился последнего чистого воздуха в легких, когда меня оторвали от пола и хватанул полную грудь дыма. Но в следующий момент нас проволокли по лестнице в зал (в котором все полыхало), а затем через дверь на свежий воздух. Это было прекрасно, и я как раз собирался повернуться и от всей души выразить свою благодарность, когда меня чем-то огрели по голове.

 

Ненавижу, когда меня вот так вот бьют по голове. Само по себе это не так плохо. Процесс занимает только долю секунды и вы засыпаете. Настоящая жопа начинается при пробуждении. По ощущениям это напоминает самое тяжелое похмелье, но только без предшествующего веселья и эпических воспоминаний. И я ни секунды не сомневаюсь, что Аминта не одобрил бы такое обращение, особенно когда я еще не оправился от предыдущего удара.

Но какого хрена. Я все равно открыл глаза, просто чтобы проверить, работают ли они еще, и увидел, что нахожусь в обеденном зале большого роскошного дома, пришедшего в упадок. На стенах виднелись остатки искусной росписи: толпа мужиков без одежд гнала каких-то девиц по усыпанному цветами лугу. К сожалению, панель, на которой они их настигали, больше всех пострадала от сырости, так что остались только пятки да макушки. По углам висело достаточно паутины, чтобы перевязать армию после генерального сражения, и на всем лежал толстый слой пыли.