Песенка для Нерона
Шрифт:
— Значит, так они сказали? В точности?
Она кивнула.
— И я, конечно, сказала — да, они здесь, на постоялом дворе, но с греческим господином произошел несчастный случай, на него свалилась стена, и он лежит в постели на втором этаже. Я только собралась рассказать, как Аминта спас твою жизнь, и разве не замечательно, что он оказался врачом? — но мужчины поблагодарили меня и сказали, что вернуться позже. Они не сказали, когда...
Я выпрыгнул из постели и стал нашаривать башмаки. Миррина легонько взвизгнула и быстро отвернулась, возможно, из-за того, что на мне ничего не было.
— Где мои башмаки? — спросил я.
— Под кроватью, — ответила она, не оборачиваясь. — Послушай,
Про себя я послал Аминту подальше.
— Все в порядке, — сказал я. — Мне уже гораздо лучше. Ты рассказала об этом Лу... рассказала моему другу?
Я видел, как она дернула головой.
— Нет, он же ужинает с братьями, и я не могла ничего ему сказать, пока они не закончат.
— Чудесно, — пробормотал я. — Погоди, ты говорила, это случилось час назад? Почему ты раньше мне не сказала?
— Ты же спал, — сказала она. — Я не хотела тебя беспокоить.
Тупая сука, подумал я, и тут же передумал: нет, она просто тактичная, она же ничего не знает.
— Можно тебя попросить кое о чем? — сказал я, натягивая тунику через голову. — Не могла бы ты сбегать и рассказать про все это моему другу? Я уверен, ему будет интересно.
— Хорошо, — сказала она. — Наверное, они скоро допьют вино и я сразу ему скажу.
— Сейчас же! — заорал я. — Я хочу сказать, думаю, тебе лучше рассказать ему прямо сейчас, если тебе все равно. Я уверен, что ему нужно узнать об этом как можно скорее.
— О, — сказала она. — Очень хорошо. Только Аминта будет очень недоволен, если я прерву их беседу, прежде чем они допьют вино.
— В этот раз, — сказал я, — он не будет возражать. Ну пожалуйста, — добавил я, едва сдерживаясь, чтобы на завопить.
Она вышла, а я огляделся в поисках лучшего пути отступления. Окно было достаточно велико, чтобы выбраться через него, но между подоконником и улицей внизу располагалось слишком дофига чистого воздуха, так что меня этот путь не привлек. Единственной альтернативой оставалась лестница, ведущая (вероятно) в главный зал. Ну что ж, подумал я, если я рвану прямо сейчас, то наверное успею; кроме того, я могу подождать Луция Домиция, потому что он бы на моем месте так и поступил.
Штука в том, что некоторые люди добры от природы, а другие нет.
Я из последних; мне говорили об этом всю жизнь, но могли и не беспокоиться, я знал и без них. Очень печально, конечно, я бы предпочел быть добрым, храбрым и благородным, но в конце концов смирился. Я не добр, не храб и не благороден, и никогда не буду, вот и все. Надо смотреть фактам в лицо и пытаться работать с тем хламом, что имеется — то есть с самим собой.
Это не имеет отношение к чувству вины и жалости к себе. Достойный чувак — скажем, Луций Домиций, глубоко в душе он хороший парень, я уже говорил — достойный чувак будет переживать, что подведет приятеля в трудную минуту; ему действительно будет сложно поступить так эгоистично и подло. Но если вы негодяй вроде меня, то вам не требуется заставлять себя. Такова моя природа, говорите вы — и вперед. Помню, я как-то говорил об этом с одним философом — не с Сенекой, с кем-то другим, но Сенека сказал бы то же самое, я уверен — и он заявил, что я попал в точку, потому что знаменитый Аристотель учил именно этому, типа, все имеет свою природу и нипочем не может ей противостоять. Ну, моя природа велела мне убираться нахрен отсюда, и если Аристотель говорит, что все в порядке, значит все в порядке. Правильно?
Ну и вот, значит, я спешу по узкой лестнице вниз, как стремительный краб, и вбегаю в зал. Городские постоялые дворы устроены одинаково, можно ходить по ним зажмурившись и ни разу не врезаться в колонну.
К несчастью, я немного ошибся со временем (вероятно,
Я остановился, как вкопанный, будто влетел носом в невидимое дерево. Сицилиец посмотрел на меня и ухмыльнулся.
— Привет, Гален, — сказал он.
Девять
В мире хватает людей, которых не беспокоит, что их имена известны всем подряд. Императоры, к примеру, или цари, или наместники провинций. Певцы и поэты. Актеры. Гладиаторы. Люди, которые бегают и прыгают на Олимпийских Играх. Когда вы встречаете такого на улице и говорите: привет, Милон, или как там его зовут, он не подпрыгивает и не спрашивает: откуда, блин, ты знаешь мое имя? — поскольку для него это не является неожиданностью, такова его жизнь.
Но когда кто-нибудь вроде меня слышит свое имя из уста незнакомца, как правило это означает, что дело плохо. Согласен, Сицилиец был не совсем незнакомцем. Я видел его дважды, но мы ни разу не были представлены, так что если он знал мое имя, то потому, что озаботился разузнать его, а это было непросто. Люди обычно не тратят столько усилий на вас, если не собираются сотворить с вами что-нибудь ужасное.
Ну, я мог бы повернуться кругом и стригануть вверх по лестнице, но особого смысла в этом, кажется, не было. В лучшем случае мы бы встретились еще раз на плоской крыше, откуда он мог бы без затруднений отправить меня вниз. Кроме того, я не надеялся убежать от людей Сицилийца, которые, как на подбор, были устрашающе тренированными и быстрыми. Сама мысль о том, чтобы схватиться с такими, была дурацкой. Признай, сказал я себе, на этот раз ты по щиколотки в дерьме. Вообще-то выражение не самое остроумное. Я знаю, что люди постоянно его используют, но это не делает его точным. То есть я много раз оказывался по щиколотки в дерьме — дома, на ферме, или на улице большого города в дождливый день, и конечно, я не совсем так представляю себе удовольствие, но в жизни случаются вещи и похуже — например, несколько недружелюбно настроенных мужиков, собравшихся тебя схватить.
В сравнении с этим прогулки по говну не самое скверное занятие, уж поверьте.
— Ладно, — сказал Сицилиец и его парни двинулись на меня. Ну, я порядок знаю: надо стоять неподвижно, не пытаться бежать или сопротивляться и вообще никак не расстраивать противника. Вопрос заключался в том, знают ли порядок они или это всего лишь группа любителей? Прежде чем я узнал это, кто-то спустился у меня за спиной к подножию лестницы и спросил:
— Что происходит?
Не надо было оборачиваться кругом, чтобы понять, что это Аминта. О боже, подумал я, дурачок собирается вмешаться, что приведет, скорее всего, к тому, что они вышибут из него дерьмо, и мне станет совестно. Само собой, это не стало бы первейшей моей проблемой, но сожаление-другое мне бы пришлось на него потратить. Он всего-то спас мою жизнь, познакомил с сестрой и бесплатно оказал необходимую медицинскую помощь, и что получит взамен?
Совершенно несправедливая сделка, думал я, хотя все это лишний раз подтверждает мое мнение, что тот, кто прожил жизнь по-доброму, помогая другим, в итоге получает пинка по заднице наравне с нами, подонками.
Но Сицилиец поднял руку и его костоломы застыли на месте. Я не мог читать его мысли, но что-то его явно беспокоило.
— Привет, — сказал он, и адресовался он, надо думать, к Аминте, потому что со мной он уже поздоровался.
— Я спросил, — заявил Аминта у меня за спиной, — что тут происходит?