«Пёсий двор», собачий холод. Том I
Шрифт:
Фамильярность его, пожалуй, раздражала — а впрочем, болтать у парапета всяко было веселее, чем скучать на ступеньках и мучиться совестью по поводу костей человеческого черепа. Сандрий почувствовал пробуждение некоторой даже зависти. Хорошо ведь ему, слуге: ни тебе Штейгеля, ни домашней библиотеки… ни, пожалуй, дома. Но всё равно: никто тебя не неволит, летай себе во все стороны!
Солидному человеку и будущему врачу для аристократов каким-нибудь «Скопцовым» именоваться не полагается. И твиров бальзам вместо лекций употреблять не полагается. Если всерьёз задуматься, то не полагается, наверное, и вовсе с такими элементами разговаривать — не его ведь полёта птицы. А впрочем, Валов, кажется, не смущается. Можно же и не пить, а просто пойти посидеть или прогуляться. Не каждый день — какое там! лекции в Штейгеля скоро всерьёз начнутся! — но разок ведь можно?
— Слушай, Сашка, а где твоя бляшка? — прервал его не вполне вежливое молчание Хикеракли.
— Бляшка?
— Бляшка! — Хикеракли непристойным жестом привлёк внимание к студенческому поясу, которым была кривовато перехвачена его льняная рубаха. — Знак отличий. Йот в кружочке. Или ты чего тут делаешь?
Он по-хозяйски поманил было к себе Валова, но тот, возведя очи горе, сам указал на приколотый к лацкану значок и пояснил:
— Полные студенты носят пояса, как Скопцов и Хикеракли, — любопытно, что в своём именовании сына генерала Скворцова он вовсе не запнулся, — а нам, вольнослушателям, выдают бляшки. Как пряжки от пояса, только полегче и приколоть можно. Штейгелевскую эмблему я у вас вижу, а йихинскую не носите?
Сандрий опешил. Металлический прямоугольник с закруглёнными краями и простой, грубоватой даже гравировкой «Й» действительно виднелся и у Драмина — тот пижонски перехватил им шейный платок. Из хорошей, кстати, ткани, вовсе не по полёту рабочему… А впрочем, тут вовсе не в полётах дело, а в том, что Валов и Драмин, выходит, в Исторической Академии официально оформленные посетители, а он, Сандрий, выходит, вовсе и нет.
— Не вешай нос, мой друг sprachlos, — неудачно зарифмовал Хикеракли. — Вольнослушательство быстро оформляют.
Сандрий встретился с ним глазами и смешался окончательно. Хикеракли смотрел прищурившись; он нисколько, кажется, не усомнился в том, что новый его знакомец бляшку не дома забыл, не снимает по каким-то своим причинам, а именно что никогда и не получал.
— Какое мне вольнослушательство, — горько вздохнул Сандрий. — Вы себе представляете, сколько медикам выпадает зубрёжки?
— Но ты ведь всё равно сюда ходишь, — вовсе без увещевания, а скорее недоумённо заметил Драмин.
А ведь Сандрий, пожалуй, предпочёл бы увещевания.
— Бросьте, Сандрий, в самом деле, — решительно мотнул головой Валов. — Ничего с вольнослушателей не требуют, зато при желании можете сдавать экзамены наравне со студентами. Не сдадите — кара вам не грозит, не выгонят и стипендии не лишат, а сдадите всё — получите бумагу о том, что слушали лекции в Академии. Неужто вам — в репутационных-то целях — такая бумага не пригодится? Сходите, оформитесь. Это ведь совсем просто, можно и до начала лекции управиться. Давайте я вас до секретариата провожу, кое-что там при заполнении объяснить, пожалуй, стоит… Документы при вас?
— При мне, — растерянно признал Сандрий.
— Что ж не при вас, благословение папенькино? — фыркнул Хикеракли, но попытку ответить перекрыл нетерпеливым взмахом ладони. — Брось свои глупости, Сашка. Брось, говорю. Каши вольное слушательство есть не просит, деньжат не стоит, а ты всё равно сюда вот уже третью неделю бегаешь. Ежели тебе врачом быть, — снова подбавил он былинности в тон, — то и тем паче: надо с ранних годов привыкать к юридической точности и выверенности! Или я неправ?
— Как ни странно, прав вполне, — согласился Валов. — Даже если откинуть шутовство. Чем-то заниматься, а официально не оформлять — это разве дело? Несерьёзно.
Сандрий только хлопал глазами. Логика их звучала вполне стройно; но недавно только посетовав на нехватку увещеваний, теперь Сандрий почти испугался. Странно как-то было видеть столько энтузиазма в совершенно незнакомых людях.
А впрочем, люди к бляшке не прилагаются. Если раздружатся они так же быстро, как и подружились — то и ладно. А ходить в Академию вольнослушателем, а не просто так, — дело толковое, тут Валов прав.
— Я тут лично вовсе и не учусь, — дружелюбно признался вдруг Драмин. — Я так, за твировым бальзамом вот к ним, — указал на друзей, — прихожу. Пока бляшка на шее, не прогонят. А иногда можно и на лекции сунуться, если уж.
— Он сейчас так говорит, а сам у меня конспекты переписывает, — пробормотал неловко Скопцов.
— Не все! Тебя послушать, я заучкой выхожу, — возмутился Драмин.
Они продолжили пикироваться, а Сандрий зачарованно глядел и думал, что, пожалуй, хорошо бы было всё-таки не раздружиться. Родители не то чтобы когда-нибудь запрещали ему водиться с соседскими мальчишками, нет; но, по правде, он никогда не слышал, чтобы разночинец и сын генерала могли вот так, на равных, болтать со слугой, а то и слушаться его фамильярных тычков.
Это было интересно, и очень хотелось ещё.
Лестница не в один момент, а постепенно стала заполняться народом; кажется, в секретариат до конца лекции они с Валовым всё ж таки опоздали. Студенты бродили по-всякому: кто-то мигом побежал прочь, кто-то тоже расселся на парапетах и ступенях, кто-то раскрыл книгу, другие громко смеялись. Чёрные пояса пестрили у Сандрия в глазах, но они и правда были не у всех, зато кое-где — на сумках, на лацканах, даже на карманах брюк — отливали октябрьским солнцем бляшки вольнослушателей.
Сандрий так увлёкся фантазиями о том, как и сам отольёт всем желающим октябрьским солнцем, что упустил момент, когда Скопцов вдруг побледнел пуще прежнего. При этом он умудрился ещё и покраснеть, смутившись своего страха, но глаза его так расширились, что и безо всякого врачебного таланта Сандрий понял: он в ужасе.
— Тут, — шепнул Скопцов.
Проследив за его взглядом, Сандрий обернулся. Судя по всему, следил Скопцов за одним из студентов — чрезвычайно богато одетым молодым человеком с чёрными, как сама ночь, волосами. Тот выщёлкивал прямо по лестнице каблуками, ни на кого не оглядываясь, и впечатление производил решительное, но не особо грозное.