Песнь ледяной сирены
Шрифт:
– Отлитый во льду лунный свет, говорят, – хмыкнула Хильда. – Врут, наверное. Но скрепляют они на славу.
Сольвейг разложила на полу снежную ткань. Ножницами каждой швее служил кусок льдины, заточенный ветрами до бритвенной остроты. Иголкой – заостренная на конце и явно зачарованная хвоинка. Впрочем, зачарованным здесь, в Полярной Звезде, был даже воздух.
– Наш труд ручной – ткацкие станки для такой тонкой работы не годятся, – со вздохом сообщила Хильда, чьи руки покраснели от холода. – Зато мерки снимать не надо. Хорошо, когда твои заказчицы – ветра. Втиснутся в
Сольвейг уселась прямо на пол, напротив швей, что сидели спиной к камину – там пол был хоть немного прогрет. Отсутствие тепла ее не беспокоило. Ей нужно как можно скорее сшить для метелиц дюжину платьев, и каждая минута промедления отодвигала от нее встречу с сестрой. Поэтому Сольвейг немедленно принялась за дело. Отметила нужные мерки хвоинками на белом полотне и раскроила ткань на будущее платье.
Пусть иголка и была заколдованной, но колола она ничуть не меньше настоящей. Сольвейг не сразу совладала с непривычным инструментом. Главное – не исколоть себе все пальцы до крови, чтобы не испортить наряд. Но руки помнили, что нужно делать, знали, что такое – аккуратный отрез, ровный стежок, безупречная строчка.
Сольвейг с восторгом истинной швеи, которая ценила хорошую, красивую ткань, разглядела вмороженные по краю полотна нити инея. Духи зимы, что его соткали, были весьма искусны в обращении со льдом и снегом, но управляться с полученным полотном – шить – не умели. Да, духи зимы могли слепить снежный наряд, покрывая свое тело снежинками, а потом заставить их раствориться или опасть крупинками на землю. Но, судя по неоконченному шитью в руках Хильды, им хотелось чего-то более… замысловатого, самобытного, диковинного. Например, платья с пуговками из льдинок, с похожими на бриллианты застежками и крохотными крючками из мелких косточек речной рыбы.
«Вот уж никогда бы не подумала, что духи зимы – модницы», – фыркнула про себя Сольвейг. Вдруг представилось, как сестры-метелицы прилетают в их с Леттой скромный магазинчик за новыми снежными нарядами. После того, как сестра найдется, и все останется позади.
Она запрещала себе думать о том, что исчадиям льда незачем похищать людей, чтобы потом оставить их в живых. Отказывалась признавать, что ответ сестер-метелиц может разбить ей сердце на осколки. Если думать так, можно легко утратить волю к жизни. Перестать верить, перестать бороться.
Сольвейг нужна была вера. Пусть даже вера в чудеса.
А потому она продолжала мечтать о вечерних концертах для Летты, о сестрах-метелицах в их ателье. Фантазии не мешали ее рукам прокладывать аккуратные строчки по ткани. Сольвейг отмечала дорогу к цели мелкими шажками, которыми ей служили стежки. Лунная или нет, нить действительно была очень тонкой, но крепкой. Она сложила лицевой стороной друг к другу два отреза снежных полотна, аккуратно их сметала. Иней кружевом пустила по подолу. Слишком хрупкий и тонкий, он не таял от прикосновений, что могло случиться с другими швеями – руки Сольвейг были достаточно холодны. Работа спорилась, и Хильда с девочкой поглядывали на нее с удивленным любопытством.
Через несколько часов подали обед: дверь-льдинка распахнулась, и ветер, что решился остаться безликим, протолкнул через порог ледяной поднос. Еды не так много, и вся – из прилегающих к снежным пустошам лесов: грибы, ягоды и кедровые орехи. А еще – шишки, хвойные иголки, какие-то странные и явно несъедобные листья и даже… ледяная лоза. На последнюю Сольвейг взглянула с хмурым неодобрением – кражу ожерелья с клыками тилькхе коварному растению она так и не простила.
При мысли о снежном страже сердце снова заныло. Еще одна утрата и эта уже, возможно, навсегда. Но тилкхе не умирают по-настоящему, они могут лишь потерять связь с хозяйкой-сиреной. И года спустя обрести новую связь, уже с кем-то другим.
«Он будет жить. Это главное», – сморгнув слезы, твердо сказала себе Сольвейг.
– Это все, что нам дают, – скривилась юная швея.
– Кажется, духи зимы толком не знают, что едят люди, – вздохнула Хильда. – Мы пытались им объяснить, а толку-то?
Сольвейг съела поджаренные Хильдой на огне саламандры грибы и горсть ягод вперемешку с орехами. Оставшиеся ягоды рассыпала по снежной ткани и аккуратно, за кожицу, прихватила нитью. Получился очень красивый узор, который разбавил белоснежную монотонность наряда яркими всплесками красного.
– Гляди-ка! – Хильда нависла над разложенной на полу тканью, уперев руки в бока. – Да ты у нас мастерица!
Сольвейг зарделась – давно не слышала от чужих людей такой искренней похвалы.
Когда день начал клониться к закату, первый наряд с широкой летящей юбкой, украшенной инеевым кружевом и красными ягодами, был готов. Девочка посмотрела на него с завистью (тоже вместо дней и часов считала платья до свободы), Хильда – с одобрением. Даже сестру-метелицу, что заглянула к ним, новый, с иголочки, наряд впечатлил – как и то, как быстро он был создан.
Швей развели по разным ледовым комнатам – быть может, чтобы сообща не строили планы побега? В той, что предназначалась Сольвейг, не было ни кровати, ни матраса – только перина. Пуховая на первый взгляд, она оказалась набитой мягким рыхлым снегом. Он не таял, зачарованный, но и заморозить ее не мог.
Как только метелица закрыла за собой дверь и запечатала замок прикосновением ладони, Сольвейг подошла к камину с пойманной в ловушку цепей саламандрой. Охая от обжигающей боли, попыталась ее освободить. Холод ей все равно не страшен, а бедные ящерки обречены на страдания и неволю. К разочарованию Сольвейг, ничего не вышло. Будь с ней голос сирены, заморозила бы цепи до основания, а после разбила бы их как обычный лед. А без силы Песни у нее оставались только хрупкие человеческие руки.
Сольвейг вздохнула с сожалением и легла на перину. Бедные Хильда с юной швеей… Выбор у них не прост, и каждый вариант не без изъяна: или заснуть на холодной, но мягкой перине, или на согретом, но ужасно твердом каменном полу у камина. Сольвейг заставила себя отрешиться от всех прочих мыслей и закрыла глаза. Ее и свободу вдали от Полярной Звезды, в их домике, наполненном музыкой скрипки и мелодичным голосом Летты, разделяла такая малость!
Одиннадцать платьев, сшитых из снега, инея и льда.