Песнь ледяной сирены
Шрифт:
Когда мать Эскилля перестала играть, музыка навсегда исчезла из его жизни. Были другие звуки – лязг мечей, боевые выкрики сотоварищей, шипение огня, столкнувшегося с ледяной кожей исчадий. Но истинное волшебство – то, что призвано не убивать, а созидать, и созидать прекрасное – исчезло… До того дня, когда в жизни Эскилля появилась очаровательная скрипачка.
Мысли о ней, прочно засев в голове, теснили мысли о Сердцевине: готовясь к завтрашнему походу, он в очередной раз просматривал карту с новыми метками, оставленными на ней до памятной снежной
– Что ты здесь делаешь? – удивленно спросил он.
Эскилль ждал отца. На худой конец, Нильса. Но уж точно не Аларику.
Она влетела в комнату – порыв огненного ветра, прячущий свои крылья. Но, будто пойманная в невидимые силки, остановилась на полпути. Бледные губы поджаты, меж бровей пролегла хмурая складка. Она стояла, обнимая себя за плечи, словно надеясь таким нехитрым способом согреться, и разглядывала скудное пространство комнаты, в которой господствовал камень.
Аларика молчала, будто это Эскилль был непрошеным гостем в ее доме.
– Зачем ты здесь? – тихо спросил он.
Обернувшись к нему, она прошептала – то ли переводя тему, то ли отвечая:
– Коснись меня.
В душе Эскилля боролись удивление с беспокойством. Он осторожно закрыл дверь, отрезая комнату от взглядов посторонних. Но подходить к Аларике не спешил.
Она подошла сама – легкой, танцующей походкой. Ее волнение выдавал только лихорадочный блеск глаз и закушенная губа. Эскилль невольно вздрогнул, когда огненный серафим сняла с его руки перчатку – привычный кожаный наряд. Щит для огня, что таился у него внутри.
– Не нужно бояться. Потому что я не боюсь.
Тонкими пальцами Аларика обхватила его запястье. Эскилль прекрасно осознавал, что стоит как истукан и выглядит на редкость нелепо. Но ничего поделать с собой не мог. Что-то неправильное было в происходящем. Он не знал, что, не смог бы ответить. Просто знал: все должно быть не так.
Аларика прильнула прохладной щекой к тыльной стороне его руки. Как бродячая кошка, подобранная на улице и отвыкшая от человеческой ласки. Эскилль отпрянул, смущенный – и ее жестом, и волной чувств и ощущений, что он породил. Аларика лишь рассмеялась. Перевернула ладонь Эскилля, кончиками его пальцев коснулась своей щеки.
Вздох вырвался у обоих: у него – полный изумления, у нее – какой-то странной неги. Едва веря в происходящее, Эскилль провел пальцами по красиво очерченным скулам. Показалось, или ее щеки изнутри зажглись румянцем? Он попытался отдернуть руку, но Аларика не позволила.
– Все в порядке, – успокаивающе сказала она. – Мне не больно. Мне… хорошо.
Она была так близко… Эскилль смотрел на ее порозовевшие губы – приоткрытые, будто ждущие поцелуя. И все же что-то его останавливало.
Аларика все поняла – по его взгляду, по нерешительному отчуждению. Улыбнувшись, бросила:
– Увидимся завтра.
И выпорхнула из комнаты – уже не дикое пламя, но свободолюбивая птица с огненными крыльями. Эскилль прислонился спиной к закрывшейся двери, с выдохом коснулся ее затылком.
Вот же оно, его личное счастье, которое в своих мыслях он давно уже похоронил. Протяни руку и возьми, не боясь ни обжечь, ни обжечься.
Он понимал источник своих сомнений, но решительно не понимал самого себя. Не понимал, отчего в голове звучит одна и та же мелодия – хрустальный переплет чарующих нот. Отчего думает о той, кого рядом нет – и никогда больше не будет.
Невозможно влюбиться в ту, что видел лишь однажды.
Ведь так?
Глава пятнадцатая. Полярная Звезда
Полярная Звезда оказалась высокой, словно выточенной изо льда, башней, что шпилем упиралась в набухшие снегом облака. Ведомая метелицами, Сольвейг парила на головокружительной высоте, и потолок неба казался куда ближе, чем земля. Наверное, не лишись она голоса, сейчас бы вопила от страха, не переставая. Сердце ее точно собиралось в любой момент выскочить из груди.
Путешествие закончилось, когда сестры-метелицы впорхнули на балкончик с перилами – ажурными, точно узор на окне. Задыхаясь, Сольвейг прижалась к стене башни – на тонкую вязь перил она надеяться не стала. Сестры-метелицы только посмеивались над ее страхом высоты – который, к слову, обнаружился исключительно в момент полета. Однако стоило сказать, что не всем людям – или сиренам – вообще доведется узнать, что в мире существует подобная высота. Подобные мысли успокаивали мало, однако совсем скоро страх вытеснил восторг. Сольвейг была так далека от привычного ей мира в Полярной Звезде, башне духов зимы. Тех, в чьих силах помочь ей отыскать Летту.
Сольвейг представила, как несколько дней спустя (а может, и недель – кто знает, сколько времени уйдет на пошив снежных платьев?) они с Леттой будут сидеть у камина с саламандрами в их домике, который старшая сестра приведет в порядок своей Песней, и как она будет рассказывать о своих приключениях в Полярной Звезде…
Не сразу Сольвейг вспомнила, что ничего и никому больше не расскажет. Ледяная сирена понуро опустила голову, и тут же победно вскинула ее.
Она всегда может сыграть.
Под смешки сестер-метелиц Сольвейг наконец отлепилась от стены, за ними вошла внутрь башни через тонкую – и ледяную на ощупь – балконную дверь. Спускалась по витой лестнице под аккомпанемент рождаемых в голове аккордов. Тревожная мелодия, что означала проникновение Дыхание Смерти в их дом, достигала взрывной кульминации – похищение Летты. Музыка печальная, минорная – воплощенное в нотах одиночество и тоска по сестре – сменялась восторженным мажором, полетом Сольвейг в Полярную Звезду. Теперь, когда страх высоты ушел (Сольвейг ведь больше не нужно было воочию наблюдать, как сильно она отдалилась и от земли, и от крон елей), в ее крови плескалась эйфория.