Песнь о братьях

Тейф Моисей Соломонович

Вы можете смеяться, да, — Сошел с ума! Причуда! Но знайте раз и навсегда: Я свято верю в чудо. Не потому, что хрустнуть мог Вполне у смерти в пасти, А потому, что мой порог Перемахнуло счастье. Так вот: совсем-совсем один, Как музыка в шкатулке, Я вдоль по комнате ходил В Армянском переулке. Давно маячил март в окне, Стихи, как почки, вздуло, И голубь залетел ко мне И сел на спинку стула: — Очнись, дикарь, постель стели. Поставь, как люди, кресло! Она идет из-под земли. Она… Она воскресла! И ветер — в дверь, и пламя — в печь, Осиной бьется рама. О, у меня исчезла речь — В

дверях стояла мама. Ее сережки! Молодец! На пасху из ломбарда Для мамы выкупил отец Два глаза леопарда. Она! Пусть я умру — она! Ах, как помолодела. Когда исчезла седина И выпрямилось тело? — А ты по-прежнему — стихи… — Как маленького гладит. — А продают ли за стихи Картошку на оладьи? Скажи, убавилось ли зла, Прибавилось ли хлеба? Смотри, я звезды принесла Тебе с седьмого неба. Молчи, догадываюсь я: С поэтов звезд хватает. Но эта звездочка — моя, Она во рту растает. Да, я воскресла! Я — жена Тебе до смерти самой. Да, я давным-давно жила, Была твоею мамой. Я огорошен! Это бред! Такого быть не может. На много, много, много лет Она меня моложе. А голубь гулит: — Сатана! Не ты писал ли прямо: «Поэту не нужна жена. Нужна поэту мама». И пламя — в печь, и ветер — в дверь Стихи дышать мешают. — Теперь, — кричат они, — поверь, Что мертвых воскрешают!

* * *

Моя песнь тебе, Эстерл, моя песнь! Моя жизнь тебе, Эстерл, моя жизнь! Вот я весь, моя Эстерл, вот я весь. Будь здорова, Эстерл, моя жизнь! Будь здорова, Эстерл, я — живой. Спас меня, о Эстерл, облик твой. Будь здорова, Эстерл! Седина — Это лучше, Эстерл, чем война. Это, слышишь, Эстерл, — пустяки. О, спасибо, Эстерл, за стихи! О, спасибо, Эстерл, — мой пророк. Жгут язык мой, Эстерл, жала строк. Но тебе открою, право, Рифмы — горькая отрава. Временами эти рифмы Превращаются в порок. Это стыдно, Эстерл, — рифмовать Имя той, которую целовать. Рифмовать, укладывать, упрятывать в строфу… Это стыдно, Эстерл! Фу!

* * *

Радость-Эстер, на рассвете Спят любимые, как дети, Движут сонными устами, Пахнет в воздухе цветами, Усыпляющими боль. А стихи окно открыли, Смотрят в небо, чистят крылья. Тучи, солнышко встречайте, Но рассвет не омрачайте. Пусть он будет голубой!

* * *

Эстер, Эстерл, живей! Солнечную арию Исполняет соловей Утром пролетарию. Исполняет соловей,  Гений-самоучка. Эстер, Эстерл, живей! Ты не белоручка. Нет, священная рука Труженика-предка Свой привет издалека Шлет тебе нередко. Голоса мастеровых Словно крики часовых: — Эстер, Эстерл, вставай, Не успеешь на трамвай! Этот голос бедняков Даже полчища веков Не могли остановить — Он пришел благословить, Эстер!

* * *

Тише, Эстерл, тише… Сейчас говорить опасно. Меня воскрешает песня. Не бойся! Это прекрасно! Это спасенная песня, Кровь еще на груди. Это счастливая песня, Всё еще впереди!

* * *

Повтори, Эстерл, повтори… Повтори этот лепет священный. Что тебе говорила бабушка, Белоснежная седина? Она говорила: «Эстерл-голубь, Люди рождаются ради любви, Мы без любви — кувшин без вина». Эстерл, так говорила она, Та, что с молитвой вошла в крематорий, Мудрая птица, пепел которой В белый цветок обратила весна? Она не была ангелом, Эстер. Была поэтом. Не плачь!

* * *

Повтори, Эстерл, повтори. …И вторглись двуногие волки В маленький переулок, Туда, где давным-давно Веселый Шолом-Алейхем На праздники пил вино. Рассказывай — я пишу. Рассказывай до конца. …И схватили они отца. — Еврей? — Сапогом в живот… — Смотрите, еще живет! Коммунист? — Пуля в висок. — Огненный сок — на песок. Эстер, не плачь, помоги! Ты слышишь мои шаги В тумане молочно-белом? Помоги, помоги, помоги Донести его бедное тело  До подножья последней строки. Не плачь!

* * *

«О, мы не забудем! О, мы не забудем!» — Деревья кричали на улицах людям. И ночью, когда мы сливались в одно, «О, мы не забудем!» — кричали в окно Луна, и заборы, и пепел, и тополь. Я слышал во сне их неистовый вопль. И ты, проведя языком раскаленным Во тьме по губам пересохшим, соленым, Клялась, как деревья на улицах людям: «О, мы не забудем! О, мы не забудем!»

* * *

Тише… Тише… Летайте, как птица, как снег. Он любим, и она любима. Этот парк прозрачен, Как мысли во сне, Чистота его только с детством сравнима. Тише. Двое сливаются с деревом белым, С человеком сливается человек. Так, наверно, душа Сливается с телом И с небесным сливается Выпавший снег. Осторожнее! Снег на скамейке не трогать! Голубь-Эстер, беги! Я бегу за тобой. Осторожнее! Белое над головой. Осторожнее! Белое под каблуками. Я тебя поцелую! Ты машешь руками: — Как не стыдно? Деревья увидят! — Побег. Я кричу: — Возвратись! Будь отважна, как снег!

* * *

Я слышу твои шаги в городской суете. Из тысячи тысяч — именно эти. Узнаю! Они стучат у меня в грудной клетке. И я, освобожденный из другой клетки, Из камеры смерти, Из тысячи тысяч шагов Слышу именно эти. Слышу и громко пою. Узнаю, узнаю, Наконец узнаю Собственную весну. Да! Мне это счастье стоило десятилетий.

* * *

Не надо, Эстер, не надо. Не надо ни клятвы, ни слов. И смертных зароков не надо. Пускай не покинет совесть Никого, нигде, никогда. О Эстер! Меня укусила однажды Змея из печальной, но мудрой сказки, Которую мне рассказала мама.

Сказка о змее

Начало доброе, худой конец. О, голос мамы — песенка скворца! Вернулась королевна во дворец И в слезы — нет ларца. Огонь танцует в печке голубой. Метель танцует на ветвях ольхи. Меня уводит мама за собой По лесенке, по лесенке — в стихи. Уже орет на площади гонец: — Тот, кто найдет потерянный ларец, Получит в жены дочку короля И горы хрусталя. Пастух веселый щелкает кнутом, Домой торопит молодых овец. А за прудом в сиянье золотом — Лежит ларец. — Что за находка! Ай да счастлив я! Скорей посмотрим, что блестит внутри. — Открылась крышка, вылезла змея И укусила. Вот тебе — смотри! Хихикали над ним стада овец: — Хи-хи, нашел! Хи-хи, открыл ларец! Хи-хи, поверил в дочку короля И в горы хрусталя. …Себя ночами спрашиваю вслух: — Что я нашел? Чем заплатил тогда? Опять обманут королем пастух, И мама справедлива, как всегда.

* * *

Любовь совсем не многословна. А ненависть — наоборот. Любовь в словах своих условна, А ненависть — наоборот. Но у любви одна примета: За ней невидимая тень Идет, как за спиной предмета, Как ночь — за днем, за ночью — день. Она дороги пробивает, С любовью вместе гнезда вьет. И даже изредка бывает: Любовь мертва, а тень — живет. Они идут, как дверь — за дверью, За хлебом — соль, за тканью — нить. И ни одной из них потерю Мы не сумеем заменить.