Песнь о наместнике Лита. Тревожное время
Шрифт:
Пришедший утром слуга никак не прокомментировал вчерашнее, и не рассказал про участь гвардейца, заснувшего на посту, лишь принес привычный унарский завтрак - овсянку, сваренную на воде и кусок хлеба. Почти сухарь. С большим аппетитом проглотив кашу, Ричард Окделл принялся было за хлеб, но зашуршавшая в углу крыса писком попросила еды. Потом пришлось одеться, умыться и сидеть в ожидании непонятно чего, однако, вопреки ожиданиям, Арамона не пришел лично в комнату, и отец Герман, вопреки вчерашнему обещанию, тоже.
Сейчас еду подали не самую плохую - разваренный горох с мясом. Ричард
Еще можно поговорить с Эстебаном, объяснив, что к чему, но не сейчас. И голова отчего-то раскалывалась, хотя Ричард вчера все-таки не пил. В ожидании речи подавленного и похмельного Арамоны прошло немало времени, и до этого никто не решался приняться за еду.
– Господа унары. Отец Герман вчера ночью уехал по важным делам, поэтому общего молебна сегодня не будет. Перед трапезой все про читают молитву про себя, как положено в походе. Теперь я должен сообщить вам три новости. Во-первых, история с так называемым графом из Путеллы благополучно разрешилась, во-вторых, через три недели вы получите отпуск и право выхода за пределы Лаик, в-третьих, унар Паоло был вынужден нас покинуть. Сегодня занятий не будет, но завтра в Лаик все пойдет, как положено. А теперь молиться и обедать!
И это все объяснение? Ричард Окделл принялся за остывающий обед, с мрачной мыслью, что разговора с Арамоной ему тоже не избежать.
Глава 13. Найти и потерять
По кропотливым подсчетам Ричарда Окделла записываемые им в собственный дневник события, связанные с мистическими и прочими странными случаями, каждое из них происходило на четвертый день после предыдущего. Но отрезок времени между двумя последними происшествиями составлял два дня, и юноша склонен был предполагать, что это изменила Тварь, будучи очень и очень голодной. Вряд ли в ее планы входило четко измерять точные дни совершения своих каверз, а может и сам Ричард как-нибудь повлиял на ход событий, сейчас этого не понять. Время прошло, он сделал все, что мог, и надо было жить дальше, тем более, что, согласно надорской народной поговорке, счастье не за горами.
Счастьем для Ричарда казалось приближающаяся с каждым днем прогулка по Олларии, однако это сладкое предвкушение свободы омрачали воспоминания о ссоре с Эстебаном Колиньяром. Бывший товарищ упорно задирал нос, не желая общаться, и поэтому юноша, наверное, впервые в жизни, после гибели отца, невольно растерялся. Что теперь оставалось ему делать? Попробовать помириться во время совместной прогулки? Если так, то надо договариваться сейчас, однако пока стоит разобраться с недомолвками между ним и Арамоной. Ричард слабо, но все-таки верил, что его отец способен подшучивать над людьми, и наверняка над людьми недостойными, ибо, как не крути, а аморальным человеком Эгмонта Окделла не назвать.
«Ты кривишь душой, - строго сказал сам себе Ричард, неуверенно приближаясь к покоям начальства, - вспомни-ка,
Хотя про мертвых нельзя думать и говорить плохо согласно эсператистким заповедям, но Ричард Окделл очень сомневался, что когда умрет он, про него пойдет добрая молва, а значит уже сейчас терять нечего. Особенно при всем том огромном и трудновыполнимом плане, зревшем в его русой голове, который юноша надеялся до Излома воплотить в реальность. Если что-нибудь пойдет не так, надорский герцог умрет, и кроме Айрис оплакивать его будет некому, но к кошкам пока тоскливые мысли, вот и нужные двери совсем близко.
Ричард специально пришел вечером, надеясь, что капитан Арнольд Арамона обнаружится пьяным и добрым, и, что удивительно, не просчитался. Превратившиеся в подобие трактира роскошные комнаты встретили юношу звоном упавших бутылок, о которых он чуть не споткнулся, и острым запахом зажаренных со специями колбасок. Немедленно захотелось есть - ячневой кашей хорошо не поужинаешь, но Ричард пришел сюда не набивать живот, а вести умные беседы. Конечно, если господин Арамона будет в состоянии поддерживать разумный диалог.
– Зачем пришли?!
– встретил самого нелюбимого подопечного капитан, развалившись за столом и злобно хлопая маленькими глазками.
– Почему не стучали?
– Прошу прощения, - любезно пояснил Ричард, - вы бы не впустили.
– Я и не впускаю... Прочь! Убирайтесь!
– физиономия толстяка залилась гневным свекольным румянцем.
– Попозже. Сперва у меня к вам есть разговор.
Без приглашения Ричард сел напротив него и пристально посмотрел в глаза начальства, оценивая степень опьянения, и понял, что сейчас капитан в состоянии вести диалоги, в отличие от той памятной ночи, когда он пришел сюда с отцом Германом. Но явись он раньше - Арамона бы успел наклюкаться не то что до состояния нестояния, а до состояния несидения, поэтому юноша успел вовремя.
– Ну?
– буркнул капитан, протягивая руку за кувшином с тинтой.
– Вы будете пить потом, сколько в вас влезет, - отодвинув кувшин на дальний край стола, Ричард снова взглянул на Арамону.
– А до этого я хочу выяснить, какие несчастья вам причинил мой отец и с чего вы взяли, что месть мне залечит ваши душевные раны?
– Не сметь! Я ВАШ капитан, унар Ричард!
– Вот именно. Поэтому я и обращаюсь к вам, как ко старшему, хотя, прошу заметить, титул у меня повыше вашего будет.
– Ах ты!..
– толстяк мгновенно забыл о субординации, потом сглотнул и осекся, сдержав крепкое бранное слово.
– Расскажите, пока вас не хватил сердечный удар, - собственный голос показался Ричарду донельзя взрослым и уставшим, - за что вы так ненавидите Окделлов. Мне действительно интересно.
– А за что вас любить-то? Ну, вы-то еще ладно, хотя кошки вас знают. Кардинал указал...
– недовольство в ворчливом пьяном голосе мешалось с непонятным смущением.
– Кардинал сделал вам предложение, от которого вы не смогли отказаться? Выживать из Лаик неугодного талигойскому двору герцога, а вы и рады стараться.