Песнь шаира или хроники Ахдада
Шрифт:
Когда же она кончила говорить и плакать, я сказал ей:
– О жена моя, довольно тебе печалиться! Что толку плакать? Это ведь бесполезно.
– Не препятствуй мне в том, что я делаю! Если ты будешь мне противиться, я убью себя, - сказала она; и я смолчал и оставил её в таком положении.
И она провела в печали, плаче и причитаниях ещё год, а на третий год я однажды вошёл к ней, разгневанный чем-то, что со мной произошло (а это мучение уже так затянулось!), и нашёл жену мою у могилы под куполом, и она говорила:
– О господин мой, почему ты мне не отвечаешь?
– А потом она произнесла:
Могила,
Ужели твой свет погас - сияющий лик его?
Могила, не свод ведь ты небес
Так как же слились в тебе
И не гладь земли, месяц и солнце вдруг?
И, услышав её слова и стихи, я стал ещё более гневен, чем прежде, и воскликнул:
– Ах, доколе продлится эта печаль!
– и произнёс:
Могила, исчезла ли в тебе чернота его?
Ужели твой свет погас - чернеющий лик его?
Могила, не пруд ведь ты стоячий и не котёл,
Так как же слились в тебе и сажа и тина вдруг?
И когда дочь жена услышала эти слова, она вскочила на ноги и сказала:
– Горе тебе, собака! Это ты сделал со мной такое дело и ранил возлюбленного моего сердца и причинил боль мне и его юности. Вот уже три года, как он ни мертв, ни жив!
– О грязнейшая из шлюх и сквернейшая из развратниц, любовниц подкупленных рабов, да, это сделал я!
– отвечал я, и, взяв меч в руку, я обнажил его и направил на мою жену, чтобы убить её.
24.
Начало рассказа седьмого узника
В городе болеют люди. Болеют правоверные мусульмане и заезжие копты, болеют люди книги и огнепоклонники маги. Добро б болели, а так по истечении трех дней, они исчезают. Иблис, Иблис метет рыжей бородой улицы, площади и улочки Ахдада, подбирая праведные души, вкупе с неправедными. Хотя... что есть праведность? Праведен ли судья, принимающий решение в пользу богатого купца, ущемляя бедного башмачника. Праведен ли сборщик налогов, отбирающий у земледельца последнее. Праведен ли вор, облегчая чрезмерную ношу презренного металла.
Так, или примерно так рассуждал Ахмед Камаким. Некоторые знали его под именем Камакима-вора. К счастью, переменчивому, как настроение красавицы, непостоянному, как горный ручей счастью под этим именем не знали Камакима ни Салах - достойнейший кади славного города Ахдада, ни Абульхаир - не менее достойный палач все того же славного Ахдада, ни даже - Джавад - начальник стражи султана Шамс ад-Дина Мухаммада - да благословит его Аллах и приветствует.
И пусть так остается. Пусть у славного кади, не менее славного палача, чуть более славного Джавада будет много дел. Реки, моря дел, и пусть все они будут славными, лишь бы никто из этой троицы так и не узнал Ахмеда Камакима.
Так, или примерно так рассуждал Ахмед Камаким, которого лишь некоторые знали под именем Камакима-вора. Еще он рассуждал, куда деваются люди, заболевшие, по прошествии трех дней, хоть и не пристало простому вору сушить голову мыслями, достойными визиря, а то и султана. Но мысли эти крутились, вертелись и жужжали в его голове, словно мухи над медовой лепешкой, и из этого жужжания выходило, что надо "рвать
Хорошо богатому купцу "рвать когти", нагрузив полные повозки дорогим товаром, да еще припрятав среди вещей мешочек, другой звонкой монеты. Хорошо султану "рвать когти" в сопровождении слуг, наложниц и любимой охраны. А с чем прикажете "рвать когти" бедному вору? Всего богатства - линялая чалма, да ловкие пальцы. Хотя, если подумать, это совсем не мало.
Аллах услышал молитвы, или мысли бедного, пока бедного Камакима, ибо нет тайного для господина миров. Толкаясь в торговых рядах, Камаким увидел лавку купца-еврея. Из этой лавки выходил человек, судя по одеянию - чужеземец. И под этим самым чужеземным одеянием, человек прятал кошель. У кого-кого, а у Камакима глаз наметан. Не очень большой, как раз достаточный, чтобы бедный (пока бедный) вор мог без дальнейших раздумий начать (и закончить) "рвать когти".
Мысленно поблагодарив Аллаха, ибо, как ведомо, все в мире свершается с позволения и по замыслу Его, Камаким двинулся за чужеземцем.
25.
Продолжение рассказа третьего узника
Как я уже говорил, подойдя к дворцу, я увидел там старца, прекрасного обликом, лицо которого блистало светом, а в руке у него был посох из рубинов, и этот старец стоял у ворот дворца. И я шёл, пока не приблизился к старцу, и тогда я приветствовал его, и старец ответил на мое приветствие и сказал:
– Добро пожаловать!
– и молвил: - Садись, о дитя моё!
И я сел у ворот дворца, а старец спросил меня:
– Откуда ты пришёл в эту землю, которую никогда не попирал ногами сын Адама, и куда ты идёшь?
И, услышав слова старца, я заплакал горьким плачем из-за великих тягот, которые перенёс, и плач задушил меня.
– О дитя моё, - сказал старец, - оставь плач, ты причинил боль моему сердцу.
И старец поднялся и принёс еды, и поставил её передо мной, и сказал:
– Поешь этого!
И я поел и восхвалил Аллаха великого, а после этого старец спросил меня:
– О дитя моё, я хочу, чтобы ты рассказал твою историю и поведал мне, что с тобой случилось.
И я рассказал ему свою историю и поведал ему обо всем, что со мной случилось, от начала и до тех пор, пока не дошёл до него. И, услышав слова мои, старец удивился сильным удивлением.
– Я хочу от тебя, - сказал я старцу, - чтобы ты рассказал мне, кому принадлежит эта долина и этот большой дворец.
– Знай, о дитя моё, - отвечал старец, - что эта долина с тем, что в ней есть, и этот дворец со всем, что в нем заключается, принадлежат господину нашему Сулейману, сыну Дауда (мир с ними обоими!), а меня зовут шейх Наср, царь птиц. И знай, что господин наш Сулейман поручил мне этот дворец и научил меня речи птиц. Он сделал меня властным над всеми птицами, которые есть в мире, и каждый год птицы прилетают к этому дворцу, и мы производим им смотр, а потом они улетают. И в этом причина моего пребывания здесь.