Песни народов Северного Кавказа
Шрифт:
И та же мысль в «Песне, пропетой матери» — ушел молодой человек на заработки, искать лучшей доли, но даже на возвращенье домой у него не стало надежды:
На Манги, где камыши стеной, Малого козленка кличет мать. Возвратиться думал я весной, Но теперь до матушки родной Мне уж никогда не доскакать.В ногайском «Плаче о бедняке» это чувство одиночества и беспомощности выражено еще более обнаженно: бедняк отвергнут даже близкими родичами — даже на его похороны никто не приходит:
Нету добра, что можно забрать, НетуВ крестьянских песнях-жалобах на судьбу есть один цикл, который резко выделяется своей трагической интонацией. Это песни о горькой доле женщины. Как ни трудна была жизнь в крестьянской среде (доля батрака, безземельного пахаря, пастуха, гонимого всеми труженика), женская доля была самой невыносимой. В системе патриархально-родовых и феодальных отношений, адатов старины на долю женщины выпадало самое тяжкое бремя, самой бесправной личностью в этой системе отношений была женщина.
Дело не в том, что у народов Северного Кавказа было какое-то особо неблагожелательное отношение к женщине или обычаи старины ставили ее в какое-то неоправданно унизительное положение. Дело обстояло гораздо сложнее. В обычаях старины было много такого, что и поныне вызывает уважение. Известно, что у горских народов считалось позором бить женщину. Девушка в отцовской семье была самой опекаемой и вольной личностью, вся тяжесть полевых работ ложилась на плечи мужчин. Женщине, особенно пожилой, выказывали всяческое уважение: входит женщина в дом, и все мужчины обязательно встают; если мужчина идет рядом с женщиной, то обязательно ей уступает место старшего, то есть идет с левой стороны; когда решаются серьезные дела (женитьба сына, замужество дочери, примирение кровников и т. д.), то мнение женщины учитывается обязательно. Не только брань и сквернословие, но даже двусмысленного слова сказать при женщине никто не мог себе позволить, иначе он подвергал себя всеобщему осуждению. И больше того, оскорбление женщины (матери, сестры, жены) даже словом никогда и никому не прощалось, тогда как юноша-горец, получив от старшего пощечину, обязан был вынести это молча, предоставив старшим в роду разобраться в причинах вражды. До какой бы ярости ни дошли дерущиеся мужчины или кровники, стоило появиться женщине и бросить свою шаль между ними, как они молча вкладывали кинжалы в ножны и расходились. По обычаю горцев женщине не полагалось заниматься тяжелым физическим трудом. Косить сено, пахать землю, пасти скот, валить деревья в лесу и возить дрова на арбах — было делом мужчин, хотя и женщинам хватало забот в крестьянском хозяйстве.
Надо к этому добавить, что мать оставалась самым близким и самым уважаемым человеком для сына, даже когда он становился седобородым мужчиной. Мать с ее опытом и мудростью была первой советчицей сына до конца своих дней. Одна весьма показательная деталь: в осетинских героических песнях погибающий герой в свой смертный час обращается только к матери, но не к отцу, не к брату и не к любимой или сестре. Мать и в песнях выступает как высший авторитет в нравственном сознании горцев.
И все же в обычаях горских народов, в системе прав и обязанностей мужчины и женщины, освященных традицией, был один пункт, который унижал человеческое достоинство женщины, ставил ее в зависимое положение от воли мужчины — отца, брата, мужа. Это право отца и брата выдать замуж дочь, сестру по своему выбору. Собственно, вся судьба дочери, сестры решалась по усмотрению отца, брата. Сердечное влечение, личный выбор женщины ничего не решали в ее судьбе. Разумеется, желание дочери, сестры отвергали не всегда, речь идет о принципе, о праве, которым обычай наделил мужчину, отдав на его субъективное усмотрение решающий шаг в судьбе женщины. Это делало женщину бесправной и во многих случаях несчастной. Порой суровая воля обычая ставила ее в трагическое положение. Именно об этом говорят песни-жалобы на свою судьбу женщин всех без исключения народов Северного Кавказа. Дело было, конечно, не в злой воле мужчин, отцов и братьев, все зло заключалось в том, что на добрую волю отца и брата оказывало сильное давление их материальное положение — ведь жених платил за невесту калым. И во многих случаях размер калыма оказывался решающим моментом в выборе отца и брата, индивидуальные достоинства жениха, взаимоотношения жениха и невесты ничего порой не значили. Правда, у некоторых народов решающим фактором оказывалось приданое, но это не меняло сути дела: судьба женщины оставалась одинаково трагической.
Между кабардинкой Адиюх и ее возлюбленным встали сословные предрассудки. Молодые люди решили перешагнуть их, но случайное несчастье обернулось трагедией. Девушке, бежавшей с любимым, нет приюта даже на кладбище рода — она проклята родными. Великая любовь породила великую трагедию, равную трагедии Ромео и Джульетты.
Осетинку Софию родной брат-офицер проиграл в карты — мусульманку выдали за ненавистного и совершенно незнакомого христианина. В великой скорби она сложила о своей несчастной судьбе песню-плач. По горским обычаям, для сестры нет ближе человека, чем единоутробный брат, любовь сестры считается ни с чем не сравнимой. Это закреплено в пословице: сердце сестры обращено к брату, а сердце брата — к лесу. Но как ни велика любовь сестры к брату, она, София, проклинает его.
В карачаево-балкарской песне о Белой Батай ее бедный возлюбленный ропщет:
Твой отец неумолим. За тебя дают калым. А добро, кому оно некстати? Взял отец сто пять голов: Сто баранов, пять ослов, Да еще возьмет шестого — зятем.В ингушской «Песне насильно выданной замуж» вновь судьбу девушки решает злая воля братьев:
Что же вы, братья, меня погубили, Мужу постылому бросив бесчестно, Чтобы ночами мне плакать в бессилье, Чтобы завидовать мертвым невестам?В ногайской песне «Увяла я, несчастная» девушка, насильно выданная за старика, проклинает своих родичей, сватов, муллу, освятившего брак авторитетом Корана:
Решили: выходить мне надо За старика, что мне постыл. Пусть сгинет всё большое стадо, Что за меня он заплатил. Цвела я, роза красная, Увяла я, несчастная.Ту же жалобу слышим в калмыцкой песне девушки, все так же насильно выданной замуж:
Чистокровного коня На базаре продают. Замуж, бедную, меня За чужого отдают. Конь с подрезанным хвостом Своему седлу под стать. Как решились мать с отцом Старику меня отдать?В чеченской «Девичьей песне» тот же мотив разлуки любящей с любимым:
Для меня ты хорош, но отец мой проклятый На меня не глядит: Мол, для нашей семьи ты жених небогатый, Мой отец говорит.И наконец, горький плач абазинки Минат, дочери Кянджа Кыны, ставшей жертвой произвола богатых Лоовых. Бесправную женщину похищают запросто — ведь то, что продается (а калым превращал заключение брака в простую куплю-продажу), то вполне можно и похитить, насилие родственников заменялось здесь насилием жениха, а суть дела оставалась та же. Только к несправедливости обычая добавился антигуманизм сословных привилегий — ведь бедняк Кына не может отомстить своим обидчикам. Потому Минат проклинает:
Этих Лоовых черных Пусть настигнет беда… Пусть аллах уничтожит Их на все времена — То, что сделать не может Мой родитель Кына.В этом хоре трагических голосов ясно слышен вековечный протест женщины против несправедливости обычая, ставшего общепринятым законом у народов Северного Кавказа в дореволюционное время. Поэзия и в данном случае выступает в своей гуманистической роли — против бесправия и угнетения, за свободу и равноправие, против произвола. Там, где никто не смел переступать обычай, поэзия обличала несправедливость и вместе с обиженными и покоренными силой людьми плакала навзрыд. Изменить обычай песня не могла, но она не мирилась с его неправотой и антигуманизмом, обличала его, обращаясь к совести и разуму потомков.
Песни-жалобы на судьбу, песни-плачи говорят о невыносимо тяжелой доле народа на протяжении веков. Собственно, и героические песни повествуют о том же, только их герои не жалуются, а насмерть бьются за свои права. И все же самой характерной, глубинной чертой песен народов Северного Кавказа является оптимистическое восприятие жизни их творцом — народом.
Великий поэт народ, изливая в песнях свою боль и горе, свои беды, нужду и неприятие угнетения, оплакивая павших на поле боя и умерших от невыносимых страданий, никогда в безнадежности не опускает рук. Его печаль не переходит в пессимистическое отрицание самой жизни. Он никогда не считает жизнь ненужной и бессмысленной. Тяжко и беспросветно существование на обозримом в течение одной человеческой жизни временном пространстве, но человек призван жить и делать свое дело — пахать землю, пасти скот, возводить себе жилье, растить детей, защищать от врагов свой очаг и землю, на которой родился и вырос, которую унаследовал от отцов и дедов; жить, как бы трудно ни приходилось; жить, побеждая и горе и нужду, вопреки всем несчастьям и невзгодам. Таков, по мнению народа — величайшего поэта всех времен, — долг человека на земле. Трудиться и жить — вот основа философии крестьян гор и степей Северного Кавказа, сложивших песни, представленные в этой книге. Вся их жизнь, сердечные порывы и мудрые размышления были связаны с землей и небом, с горами и степью, с травой и колосьями, с камнем и деревом, с дождем и снегом, с солнечным и лунным светом, с водой бурных и медлительных рек, с огнем, горевшим в очагах, — словом, со всем, что было им дорого. А им были дороги не только колосья на земле, но и звезды над горами в голубых небесах. Эти люди были всеми корнями крепко связаны с землей, и песни их похожи на своих творцов.