Песни народов Северного Кавказа

Автор неизвестен

20. ПЕСНЯ КРЕПОСТНЫХ

Мы рабами родились во время проклятое. Пропади ты, господское племя проклятое! Мы завидуем самым счастливым из нас — Тем, кто первым встретил последний свой час! Если съедутся гости на княжеский двор, Наших юных сестер им дают на позор. Не утешишь детей, не осушишь их глаз. Что сказать матерям, слезы льющим о нас? Где бы что ни случилось, виновен во всем Кто невинен ни в чем, кто родился рабом. Мы родились рабами — нет большей вины, И за это одно погибать мы должны. Мы рабами родились во время проклятое. Пропади ты, господское семя проклятое! Мы завидуем встретившим смертный свой час. Наши внуки да будут счастливее нас!

21. КУПСА

Я для господина Хуже, чем скотина. Он, когда захочет, Бьет меня, порочит. Купса, моя купса, — Это не меня ли Купсой, длинной купсой Господа прозвали? Конь пройдет немного — Отдохнет немного. А меня лишь знают Бьют

да подгоняют. Купса, моя купса, — Это не меня ли Купсой, длинной купсой Господа прозвали? Суп мясной с наваром Разношу я барам, Наедятся гости — Я глодаю кости. Купса, моя купса, — Это не меня ли Купсой, длинной купсой Господа прозвали? Пьют князья помногу, Жрут князья помногу. Вот бы им опиться, Вот бы подавиться. Купса, моя купса,— Это не меня ли Купсой, длинной купсой Господа прозвали? Чем я провинился, Что рабом родился? Виноват ли в том я, Что умру рабом я? Купса, моя купса,— Это не меня ли Купсой, длинной купсой Господа прозвали? Братья, суждено ли Мне дожить до воли? Вольного едва ли б Купсою прозвали б! Купса, моя купса,— Это не меня ли Купсой, длинной купсой Господа прозвали?

22. КРЕСТЬЯНСКИЙ ПЛАЧ

Пусть на господский дом и двор Падут проклятье и позор! Мы здесь живем, мы здесь умрем, Здесь слезы льем и слезы пьем. Ручьем бежит кровавый пот, Течет по черенкам лопат. Здесь ад, и дети — наша плоть, В хлевах растут, — они слабы, В хлевах умрут — они рабы.

23. ЖАЛОБА КРЕСТЬЯНИНА

Князья да начальники Себе на уме, А мы живем в бедности, Хуже, чем в тюрьме. Столбы телеграфные — У самых ворот. А мы живем в бедности, Мы — простой народ. Где найдет сочувствие Бедный человек? То, что мы засеяли, Затопил Черек. Бедному да слабому Нет нигде пути. Ходит писарь с грамотой, Говорит: «Плати!» Загалдят начальники Громче индюков,— За долги вчерашние Заберут быков. Называют податью Истинный грабеж. Покинуть бы родину, Да куда пойдешь! Сеем кукурузу мы, Да не мы едим. Ни тюрьмы, ни сумы Мы не избежим. Неужели, господи, Не сожжет заря Все законы черные Белого царя!

24. ЖАЛОБА ЛОШАДИ

Я и сива И красива, Только очень Несчастлива. Бьют меня по горбу, Говорят: «Вези арбу!» А легко ль ее везти Без дороги, без пути? Жизнь моя — Хомут и кнут, Попастись Мне не дают. Я и ночью на лугу Быть свободной не могу — Мне и больно, и неловко — На ногах моих веревка. Не уйду я Никак: Догоняют меня — Отойду я На шаг, Пригоняют меня, Загоняют назад, Погоняют, бранят. Погоняют весь день Хворостиной меня И считают Последней скотиной меня. Я бегу от судьбы, Я бегу от арбы. От судьбы не уйдешь, От арбы не уйдешь.

25. ЖАЛОБА ГОРСКОЙ СКРИПКИ

Век не играть бы и не слушать Того, что я теперь играю. Своим врагам лаская уши, От горя и стыда сгораю. Сын Тлепша брал меня повсюду. Он струн моих смычком касался, Играл, и совершалось чудо: Старик — он юношей казался. И в круг джигиты выходили, И всё на свете в пляс пускалось. Но старого певца убили, И я врагам его досталась. Меня судьба не пожалела. И на пути в тоске смертельной На всё ущелье я звенела, Болтаясь под лукой седельной. Забавой стала я, игрушкой, Покрылись струны жирной грязью, Меня приносят на пирушки, Чтоб петь хвалу и славу князю. Я на плече у сына Тлепша Напевы вольные играла, А нынче песней раболепной Грешу я — скрипка аксакала. Я захирела от бессилья. Былое вспомнить я пытаюсь, А кто-то снова пилит, пилит, Перепилить меня стараясь. Кем я была!.. А что я значу Для этих глупых неумельцев? Вот бы утешиться мне плачем По нынешним моим владельцам!

26. ПЕСНЯ УМИРАЮЩЕГО ЧАБАНА

Гляжу я на отару через силу, Товарищи копают мне могилу. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю? Мне кости изломала лихорадка, Я горько жил, а помирать не сладко. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю? Засыплют чабаны меня землею, Мое добро поделят меж собою. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю? На склонах гор печально овцы блеют, Не то поют, не то меня жалеют. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю? Домой мою черкеску отослали, «Зачем ему!» — товарищи сказали. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю? И новые чарыки отослали, Сказали, мол, наденет их едва ли. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю? И у овцы бывает два ягненка, А у меня хоть брат бы, хоть сестренка. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю? Жена заплачет от недоброй вести, С ней, бедной, мы недолго жили вместе. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю? Под боком посох, в головах солома, Хоть напоследок мне поспать бы дома. Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю. Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

27. БАТРАЦКАЯ ПЕСНЯ

Мочит травы не роса, Не ручей течет — Чем длиннее полоса, Тем обильней пот. Ой, хозяйская мошна Велика. Ой ты, бедная спина Батрака! Не за тридевять земель Океан без берегов, У хозяина кошель — Океан без берегов. Ой, хозяйская мошна, И темна ты, и грешна. Не из наших ли кишок Сшили денежный мешок?

28. ТЮРЕМНАЯ ПЕСНЯ

Черные ночи И черные дни. Что их чернее? Думы мои! К стенам тюремным Приходит родня, Женщины плачут, Прося за меня. Просит родня, Да начальник сердит — Взашей просителей Гнать он велит. Стар наш начальник, А бога забыл, Душу мою Загубить он решил. В руки возьму я Пхапшину свою, Песню спою Про судьбину свою. Мне б улететь — Да стена высока, Дверь отпереть — Не осилишь замка. Видно, сюда Я попал навсегда, Хлеб да вода — Наша еда. Хлеб да вода — Наша беда. Сгину я здесь, Пропаду без следа. В нашем остроге Начальник-старик Смотрит на всех, Как на мясо мясник. В нашем остроге На ранней заре Бьет барабан На тюремном дворе. Стар я годами, А трусом не слыл. Князю-обидчику Я отомстил. Князь был горячим, Чуть что — за кинжал, Бился со мной он, Да не устоял. Так и упал он С кинжалом в руке, Этот кинжал — У меня в сундуке. Я не прощал Ни обиды, ни зла, Пусть я погибну — Наша взяла. Я не боюсь Ни сибирской зимы, Я не боюсь Ни цепей, ни тюрьмы.

29. ГОНЯТ НАС В СТАМБУЛ

Черные вороны машут крылами, Подлый Анзоров правит делами. Родина, мы не увидимся снова! Всем паспорта нам всучили обманом, Нас обдурили, а спорить нельзя нам. Гонят нас, гонят из края родного! Поезд уходит без опозданья, Поезд гудит, заглушает рыданья. Не забывай нас, земля дорогая! Ветры парчовый платок растрепали. Братья, мы свидимся снова едва ли! Гонят нас, гонят из отчего края! Плачет-рыдает гармоника чья-то, В край наш любимый нам нету возврата. Нас от родимой земли оторвали! С близким проститься — сердцу казниться. Консул турецкий торопит и злится. Гонят, увозят нас в дальние дали!

30. УСЛЫШЬТЕ ЖАЛОБУ МОЮ

В шкафу, где скрывалась я целые дни, Меня отыскали, схватили они, В машину втолкнув, повезли к коменданту, о горе! Мехи растянули гармошки своей, — Змеей растянувшись средь гор и полей, Нас, пленниц, увозят с Кавказа вагоны, о горе! Колечко ушло, прикатилось назад… Когда б я ушла в партизанский отряд, Обратно вернулась бы в дом я родимый, о горе! Везут меня в край ненавистный врага, И, если вам память моя дорога, Оставлю, подруги, вам горы Кавказа, о горе! И вот наступает мучительный час — Сажают в машины фашистские нас, По разным местам всех подружек развозят, о горе! Везет комендант меня в город Берлин, Везет, как рабыню свою властелин, Как волк, что из стада ягненка уносит, о горе! Фашист-комендант меня вводит силком, Как будто в застенок, в фашистский свой дом. А мать и отец меня холили в детстве, о горе! Платком я лицо закрываю в тот час, Когда он заходит ко мне не стучась. Стою, и дрожу, и от страха бледнею, о горе! Жених, лейтенант мой, что служит в Баку, Что письма писал про любовь, про тоску, Не знает, что я далеко на чужбине, о горе! Платка по ночам подшиваю края. Коль спросит жених: «Где невеста моя?» — Скажите ему — изнывает в Берлине, о горе! Чесала я волосы, косы плела. Ах, дома я девушкой резвой была, А здесь я иссохла в тоске по отчизне, о горе! Хоть надвое сердце мое разорвут, Не стану учиться немецкому тут: Хотят, чтоб язык я родимый забыла, о горе! Весь день над Берлином летит воронье. Родных вспоминаю и детство свое — И горькие слезы рекой проливаю, о горе! Ночами здесь в доме пылают огни. Пусть в пламени жарком сгорают «они» — Одна я, одна среди «них» пропадаю, о горе!