Песни в пустоту
Шрифт:
Ермен “Анти” Ержанов
Он деятельный был. Постоянно записывал альбомы – там же помимо “Соломенных Енотов” еще несколько каких-то проектов было. Плюс все время какие-то квартирники, акции. Он постоянно что-то писал дома, журналы делал… Человек интересный дико. Меня всегда удивляла его работоспособность. Утром просыпается с бодуна, видно, что ему нехорошо. Но взял, сел, написал что-то. Я читаю – песня про библиотекаршу, целая история. У него в голове, по идее, должна быть мысль пива выпить, сушняк сбить, а он пишет песню про библиотекарш и зверей. Но тяжело с ним было общаться иногда. Это мы из Актюбинска, мы можем и наехать, и придавить чуть-чуть, сказать: “Веди себя в рамках”. А Усов – это типично московский продукт, шестидесятник-семидесятник
Арина Строганова
Как мне удалось продержаться рядом с БУ так долго? Какая-то особенная связь, необъяснимая привязанность нас объединяла. Поэтому я могла прощать обиды, которые других надолго, а то и навсегда отваживали от этого не самого легкого в общении человека. А БУ мог мириться с моими недостатками. Он заражал меня своими идеями и увлечениями, мне же было интересно и познавательно находиться рядом с таким неординарным человеком. Хотя в плане морально-этическом Борины понятия и кое-какие поступки просто переворачивали мой мир с ног на голову, я теряла точку опоры, никак не могла совместить свое воспитание с тем, в чем пытался убедить меня БУ. Но в целом, конечно, он оказал на меня огромное влияние – в самых разных направлениях.
Ермен “Анти” Ержанов
Однажды на гастролях мы услышали песни Саши Непомнящего, одни из первых – “Убей янки” и тому подобные вещи. Призжаем к Усову домой, говорим: “Боря, слушай, а Непомнящий – это кто такой?” А он: “Прошу в моем доме эту фамилию не произносить”. Мы ему: “Ладно, не будем”. А спустя десять лет Саша подсадил его на христианство и стал чуть ли не единственным, кого он слушал. То же самое происходило с его отношением к Неумоеву. Сначала он им восхищался, а потом гнобил. Это была стандартная ситуация. Нам как-то довелось побывать на одной кухне с Неумоевым. Мы посмотрели – Ромыч как Ромыч, пельмени перекрестил перед тем, как есть, вечером еврейских куплетов попел под портвешок, кучу фольклора еврейского.
Сергей Кузнецов
Меня как-то раз спросили, как Усову удалось так долго оставаться в андеграунде. Так вот, это дело-то нехитрое. Мир полон людьми, которые всю свою жизнь проводят в андеграунде и никому не нужны не только снаружи, но и внутри. Вопрос в другом. Долгое сидение в подполье чревато утратой творческого результата. Человек начинает считать, что результат его деятельности – это то, что он с утра опохмелился, вечером бухнул, а в промежутке поиграл на гитаре. А “Соломенных енотов” отличала чрезвычайно высокая продуктивность. Альбомы, журналы, сайд-проекты – через Усова все время пер этот творческий дух. Вряд ли к группе “Соломенные еноты” применимо слово “дисциплина”, но творческая воля Усова была такой сильной, что компенсировала отсутствие этой дисциплины в окружающей его среде.
Как мы уже говорили, “Соломенные еноты” не то чтобы не хотели популярности – скорее, они специально поставили себя в ситуацию, исключавшую саму подобную постановку вопроса. Тем занятнее, что в какой-то момент популярность их все-таки настигла – весьма относительная, конечно, популярность, но по сравнению с тем самодельным гетто, в которой группа и музыканты их круга существовали до тех пор, это все равно было серьезным скачком. В начале 2000-х в здешней культуре вообще многое менялось – 90-е ощутимо закончились, правила и законы нового времени были еще не до конца очевидны, и в эту кратковременную лазейку между одним и другим проскочили в том числе и “Еноты”. Точнее говоря, их протащили. Да, именно в те годы произошел некий качественный и концептуальный сдвиг в песнях самого Бориса Усова – они стали звучать чище, в них стало меньше социального отчаяния и больше – печальной романтики на руинах мировой культуры, именно тогда вышел едва ли не самый доступный, чистый и трогательный альбом “Енотов” “Империя разбитых сердец” – и тогда же журнал “Связь времен” превратился в “Мир искусства”, во многом представлявший собой оммаж русскому модернизму начала прошлого века; грубо говоря, именно тогда “Еноты” и их лидер окончательно признали победу новой неприглядной реальности и закрылись от нее в собственном
Усов, впрочем, распорядился представившимся шансом как должно. Первой фразой, которую он произнес в адрес многотысячной толпы, собравшейся в “Горбушке” в ожидании Егора Летова, было саркастическое приветствие: “Привет, долбоебы!” Последствия были соответствующими. Для кого угодно другого выступление на разогреве у главнейшей русской панк-группы могло бы стать началом какой-то новой, легитимной и более-менее успешной музыкальной жизни. Для “Соломенных енотов” этот концерт стал финальным аккордом – взятым, как водится, на гитаре, которую никто не потрудился настроить.
Сергей Гурьев
История формейшна получается сильно разнозненной. Есть прекрасная во всех отношениях “ШумелаЪ мышь” и Усов как литератор – это самое начало 90-х. Есть “золотой”, а на самом деле – самый мифологизированный период середины 90-х, когда “Енотов” никто толком не видел и не слышал, потому что и играть они не умели, и концертов толком не было. А Усов как музыкант – это скорее начало 2000-х, когда вышли альбомы, которые уже были достаточно хорошо записаны.
Алексей Никонов
Мне Шарапов в поезд в Севастополь дал кассету “Империя разбитых сердец”. Я когда вышел из поезда, у меня головы не было, я тут же побежал, купил бутылку водки и выпил ее из горла. Я понял, что мне пора завязывать с писанием песен! (Смеется.)
Алексей Коблов
В том, что “Соломенные еноты” стали вообще кому-то известны, сыграл немалую роль наш брат журналист. Это сообщество, формейшн, вообще-то было очень закрытым – но Максим Семеляк и еще какие-то люди взяли те крупицы информации, которые просачивались наружу из-за этого забора, и во что-то их превратили.
Максим Семеляк
Я не сталкивался с “Енотами” в 90-е – если не считать кассеты “Недостоверные данные о счастье”, которая попала мне в руки зимой 94-го года. Тогда мне сильно полюбилась песня про дракона – она была совершенно про меня тех лет (ну, мне, по крайней мере, так казалось). Тем не менее этого оказалось недостаточно, чтобы я погрузился в “Енотов” с головой. В “Енотах” я увидел то, что я и так знал еще со школы, – линию местного панк-рока, а вокруг бушевало все то, чего я в школе уж точно не знал. И по-настоящему я “Енотов” расслушал уже году в 99-м, наверное. Вообще, для меня это довольно взрослая история – в тридцать лет они мне были куда важнее, чем в двадцать. Я вообще считаю, что это вещь на вырост.
Юлия Теуникова
Было ощущение, что по странной прихоти судьбы возникла мода на “Енотов”. Тусовка вышла в бомонд, кто-то стал критиком, кто-то еще кем-то… Наверное, Усову это льстило, но я не помню ни у кого реакции типа “О, как круто, мы играем в “ОГИ”!”. И Боря ничего не делал, чтобы как-то поставить этот успех на поток. У него были амбиции, но они жили в какой-то другой плоскости. Скажем, после концерта в “ОГИ” Усову выдали гонорар – семь или восемь тысяч, космическая по тем временам для нас сумма. Так Боря просто пропил все эти деньги. Ему даже не пришло в голову поделиться, отправить на поезд Фомина (лидер группы “Министерство любви” – Прим. авт.)… Для него деньги были мусором. Все, что было связано с коммерческим подходом, анафематствовалось.