Песня для разбитого сердца
Шрифт:
— Мой тесть, виконт Саутфолк, устал. Хочу проводить его и мою супругу назад, в гостиницу…
— Ах, ну ясно, ясно! Что ж, летите, птенчики! Может быть, поболтаем в другой раз. Кстати говоря, моя сестра всё ещё говорит о вас с нежностью, — улыбнулся мужчина, затем оценивающе взглянул на Кейли. — Простите мне вольность, красавица, но этот брак просто разбил ей сердце! Ей Богу, капитан Стоун понравился Луизе с первого взгляда…
— Желаю вам доброй ночи, генерал, — сухо ответил Алекс и подал Кейли руку.
Пробираясь через других гостей, она продолжала прокручивать в голове этот странный разговор. И о какой такой сестре шла речь? Пока полусонный и полупьяный виконт Саутфолк поднимался со стула и прощался с такими же усталыми, как и он, матронами, ей приходилось молчать. Когда, наконец, они втроём оказались в экипаже, отец Кейли почти мигом захрапел на сиденье напротив. И лишь тогда девушка решилась задать вопрос:
— Могу я спросить, о какой даме говорил генерал Мюффлинг?
— О своей младшей сестре, Луизе, — не без раздражения ответил Александр. — Как представитель прусской армии в штабе Веллингтона, он был вхож в дом офицеров, куда и притащил свою сестру за пару дней до сражения при Ватерлоо. Короче говоря, мне не посчастливилось встретиться с нею за ужином, а после ещё несколько раз.
— Что же эта леди делала вблизи поля боя?
— Она отчаянная особа. Носит мужские костюмы и умеет стрелять из мушкета. Ей было около тридцати лет, и это всё, что я помню. Наверное, в то время она положила на меня глаз, но после победы над Наполеоном я оттуда быстро ретировался, и мы больше не встречались.
В полутьме экипажа Кейли кивнула и задумалась. Прошло несколько лет, а эта Луиза до сих пор справлялась об Алексе, раз узнала, что он женат? Вот так новости!
— А она красива? — не удержалась девушка. В следующую секунду она мысленно себя обругала.
Александр ответил не сразу. Он посмотрел на жену, и в его пристальном взгляде она вдруг увидела нечто такое, чего прежде не было. Или же она просто не замечала. Потом он усмехнулся и произнёс, отвернувшись к окошку:
— Я не помню, была она красива или нет. Я не обратил внимания.
Кейли сделала вид, что её удовлетворил такой ответ. На самом же деле внутри у неё разгорался странный огонь, который мешал здраво мыслить и думать о чём-то, кроме этой идиотской ревности. Именно так, она ревновала, и пришлось это признать, поскольку самые очевидные чувства отрицать было бессмысленно.
Ревновал ли Александр её к брату? Простит он ему эту вольность, или они так и будут враждовать? Кейли продолжала думать об этом, ощущая, как будто обручем ей сдавливало виски, пока около двух часов ночи экипаж не остановился напротив их гостиницы.
Глава 16
В глубине души он, конечно, был расстроен из-за ссоры с братом. Но они оба были достаточно гордыми, чтобы эта размолвка продлилась, как можно дольше. И, пожалуй, в прежние времена Алекс закрыл бы глаза на наглость младшего брата, но только не теперь. Оказавшись в ту ночь в Королевской галерее, он успел многое услышать… и увидеть.
То, с какой страстью Джордж целовал руки его жены, будучи так непозволительно близко, стало последней каплей. Никогда прежде Алекс не ощущал такую жгучую дикую ревность. В тот миг ему хотелось надрать брату зад, а то и что похуже. Он не поверил, что Джордж влюбился, слишком уж парень был ветреный. Если бы он опоздал, если бы Кейли не стала сопротивляться… От одной только мысли, что случилось бы тогда, Александру хотелось рвать и метать. Чтобы Джордж сорвал драгоценный цветок, на который он сам больше не смел покуситься? Наверное, он убил бы его тогда, не задумываясь.
Чем больше он об этом размышлял, тем яснее становилась сложившаяся картина. Кейли до сих пор к нему привязана, несмотря на всё, что произошло, она почему-то умудрялась глядеть на него с обожанием. И этот её пристальный взгляд порой почти сводил его с ума настолько, что хотелось наплевать на все приличия и условности… Алекс до сих пор помнил, как потемнели эти малахитовые глазки, когда он поцеловал её шею и отстранился, чтобы проследить за реакцией девушки…
И она выхаживала его, больного, почти безнадёжного, и он не умер. Раньше он, пожалуй, разочаровался бы, как всегда размышляя, что такой тряпка и безбожник, как он, заслуживал лишь подобной бесславной смерти.
Но Кейли отныне была повсюду, вокруг него постоянно витал аромат её лёгкого парфюма, и он думал о ней денно и нощно. Когда умерла леди Кларисса, ему было жаль, но не покойницу, а её преданную дочь. Он плохо знал виконтессу, зато достаточно хорошо знал, как Кейли её любила. Сумасшедший контраст между их отношениями и тем, что он получил от своего отчима! Александр всегда завидовал Кейли, потому что его мать и отец были лишь жалким подобием родителей на фоне такой мачехи…
Но леди Клариссы не стало, и он решил позволить Кейли справиться с этим горем без него. Однако даже в Оксфорде он то и дело думал о ней. Он мало спал, но каждый раз, едва его голова касалась подушки, он закрывал глаза и вспоминал её прелестное лицо, не потерявшее ещё детскую округлость, её прямой тонкий носик и слегка пухлые розоватые губы, при взгляде на которые так и хотелось к ним прикоснуться. Когда Кейли улыбалась, на щеках у неё появлялись ямочки, а глаза сияли и будто становились светлее, приобретая голубоватый оттенок.
Прежде её девичья наивность и искренность то раздражали, то попросту обезоруживали его. А сейчас, когда он открыл в ней женщину, желанную и притягательную, в этом поразительном сочетании невинной юности и страстности Александр увидел её исключительность. Женщины, которых он знал прежде, волей или же нет, в подмётки ей не годились. И вот, когда Джордж покусился на то, что по всем мыслимым и немыслимым законам принадлежало только мужу, Алекс осознал, чем именно он владел и от чего раньше пытался убежать.
Может быть, поэтому, когда отчим приехал в Фаунтинс справиться о его здоровье, он встретил его так холодно. В то утро Александр сидел на постели, сжав губы в тонкую линию и разглядывая лицо человека, благодаря которому приобрёл все свои пороки, и думал лишь о том, куда подевалась его ненависть. Раньше он, медленно закипая, но проглатывая гнев и ненависть, мог бы снова поддаться этому странному влиянию мужчины, называвшего себя его отцом. Однако в то утро в нём не было ничего. Только пустота.