Песня кукушки
Шрифт:
Не успел мужчина ответить, как Вайолет взяла Тристу за руку и отвела ее в переулок, где был припаркован мотоцикл. «Спасибо». Триста пошевелила губами, но не смогла выдавить ни звука. «Спасибо, что ты спасла меня». Особенно тронуло, что Вайолет назвала ее дочерью. Глаза у Тристы защипало. Она почувствовала, будто у нее есть что-то маленькое, хрупкое и теплое, что-то, чем она может заткнуть дыры, оставшиеся от кусочков, которые унес ветер.
Назад они ехали молча. Проскользнув на чердак дома Джека, они сели на матрас, и Триста шепотом, чтобы не разбудить Пен, рассказала о своей
— Мы найдем их завтра, — наконец пробормотала Вайолет. — Но тебе нужно поспать. Ты белая, как бумага.
— Но я боюсь спать! — прошептала Триста. — Что, если я рассыплюсь на части и не проснусь? Что, если завтра утром от меня останется только куча листьев и веток под одеялом? Вдруг ночь — это все, что у меня осталось, и я потрачу ее на сон и проснусь мертвой?
На секунду Вайолет задумалась. Потом выдвинула челюсть и взяла Тристу за плечи.
— Нет, — ласково, но твердо сказала она. — Я позабочусь о том, чтобы этого не случилось. Я буду наблюдать за тобой, пока ты спишь. Если твои волосы начнут превращаться в листья или случится еще что-нибудь, я тебя разбужу.
— Обещаешь? — Триста почувствовала, как ледяной айсберг ее паники отступил на шаг-другой. — Ты… не оставишь меня одну и не уйдешь?
— Нет, обещаю, — сказала Вайолет, и решительность в ее голосе не оставила места для сомнения. Ее темные глаза были тверды, как камень.
Длинная тропинка, ведущая к Гриммеру, изменилась. Теперь она стала неровной из-за выступающих корней искривленных деревьев. На траве лежали гнилые яблоки, сморщенные, как лица древних мудрецов. В песнях птиц слышались слова, и листья тихо смеялись. Голыми ногами Триста чувствовала биение пульса в грунте. Впереди среди деревьев она различала гладкую обсидиановую поверхность воды. Чернильная угроза, угольно-черное обещание.
«У тебя нет ничего своего, — сказал Гриммер. — Все, что у тебя есть, ты одолжила, и, когда вернешь, ничего не останется. Даже твое время и то одолженное, и оно истекает. Один день. Остался один день…»
Поднялся ветер, стал ледяным. Триста почувствовала, как он пытается разорвать ее, словно венчик одуванчика.
…Тут она проснулась, дрожа от холода. Она лежала на кровати под одеялом. Рядом в кресле откинулась Вайолет, хмурясь и подергивая головой в попытке не поддаться сну. На соседней кровати крепко спала Пен. Утро крадущимися шагами пробиралось на небосвод. «Утро. Мое последнее утро. Только один день…» Эта мысль крутилась у нее в голове, кристально четкая, холодная и неизбежная, как небо.
От дыхания Тристы шел пар. Она села, растирая ладони. Вайолет вынырнула из полудремы, секунду, пока она осматривалась, ее глаза были стеклянными.
— Ох. — Она пришла в себя и выдохнула. — Все еще с нами, да?
Вайолет подошла и задумчиво осмотрела Тристу, потом провела пальцами по ее волосам, отчего послышался слабый хруст. Она уставилась на сухие листья в своей ладони, сильно прикусив нижнюю губу.
— Могло быть и хуже, — тихо пробормотала она.
— Уже хуже, — еще тише ответила Триста.
— У нас еще есть один день, — упрямо возразила Вайолет.
— Который час? — спросила Триста.
Вайолет приблизилась к окну, выглянула на улицу и произнесла слово, которое не полагается говорить в присутствии детей. Подойдя к ней на цыпочках по холодному полу, Триста сразу же поняла, почему Вайолет выругалась.
Стекло было покрыто изящным кружевом льда, и сквозь его изгибы Триста едва различила словно посыпанные сахаром соседние крыши и поблескивавшие нити сосулек, спускающиеся с водосточной трубы на стене напротив. Небо окрасилось в неуютный серый цвет с оттенком сепии. Цвет непогоды. Тяжелое небо набухло снегом.
Лицо Вайолет застыло, как маска, но по тому, как она стиснула челюсти и повела глазами, Триста прочитала охватившую ее панику и глубоко укоренившийся страх. С ужасом она осознала, на что ради нее пошла Вайолет накануне ночью. Ради Тристы она много часов оставалась на одном месте. А теперь Зима, тщетно преследовавшая Вайолет все эти годы, с неимоверной скоростью надвигалась на Элчестер.
— Ты проклята! — Сонная Пен с недовольной мордочкой села в кровати.
— Сразу после завтрака мне надо уйти, — объявила Вайолет. — Я отправлюсь на Плотмор-хилл — туда, где ты потеряла след полуночных скачек, Триста. Вы обе остаетесь здесь.
Девочки запротестовали.
— Не спорьте, — решительно сказала Вайолет, бросив обеспокоенный взгляд на Тристу.
Завтрак проходил хаотично и несобранно. Джек, по всей видимости, еще спал. Его тетка и зять уже ушли на работу, а две младшие сестры как раз торопились в прачечную. Мать и старшая сестра собирались на рынок, поэтому завтрак пришлось готовить восьмилетней племяннице Джека. Девочка занялась им с ловкостью, свидетельствовавшей о большом опыте. Время от времени она прерывалась на то, чтобы утереть лица маленьких детей, словно мать в миниатюре.
Пальцы у всех онемели от холода, но камин не разжигали. Чай на вкус был словно вода из лужи. Завтрак представлял собой ломтик хлеба с маргарином. Вайолет проглотила его в считаные секунды и теперь ерзала, ожидая остальных.
— Но я не наелась! — запротестовала Пен. — Почему им дали добавку?
Младшим детям в семье Джека дали еще по ломтику хлеба с маргарином, завернутому в бумагу.
— Это их обед, Пен, — поморщившись, пробормотала Вайолет. — Они возьмут его с собой в школу.
При любой возможности Триста ловила взгляд Вайолет и пыталась заставить ее услышать свой безмолвный призыв. «Пожалуйста, не оставляй меня с Пен! Я не знаю, будет ли она со мной в безопасности!» Но Вайолет упрямо избегала смотреть на нее и не отводила глаз от матери и сестры Джека. Триста едва заметила, как захлопнулась входная дверь, но немного удивилась, когда старшая сестра Джека вернулась на кухню, снимая только что надетые шляпку и пальто.
— Мама ушла за хлебом и яйцами, — жизнерадостно сказала она, — так что ваш завтрак будет больше похож на то, к чему вы привыкли. Я вернулась приготовить вам чаю. Подождите и устраивайтесь поудобнее. — Она побежала вверх по лестнице, видимо, убрать пальто и шляпку.