Песня последнего скальда
Шрифт:
Узловатые пальцы старика пробегали по струнам, заставляя дрожать их звенящей дрожью; и я услышал его хриплый глухой голос:
… Где стояли дома, там чернеет прах,
где цвели луга, там клубится дым,
там, где плуг ходил, ходит смерти меч…
Я подошел поближе и остановился, слушая. Когда же старик кончил петь, и те, кто стоял рядом, и другие, идущие мимо, стали бросать ему кто серебряную застежку, кто резаную восточную монету, а иные подносили кусок пирога или еще какую снедь.
Какая-то девушка, небогато и просто одетая, выбежала из соседнего двора и подала старику ковш холодного кваса. Покуда гусляр пил, я слышал, как она спросила:
– Хорошо ли тебе живется, дедушка ?
Старик поднял на нее незрячие глаза, ответил слабым голосом:
– Мы все хорошо жили в нашем краю, покуда не пришли к нам рыжеволосые люди на длинных кораблях.
– Откуда же ты идешь, старик? – Спросил кто-то из только что подошедших гридней?
– Иду я издалека, брожу по свету с того самого дня, как злые северяне сожгли мой дом и увезли за море всех моих родичей.
И многие тогда вздрогнули от этих слов, потому что там, на реке все еще стоял на якоре черный дракон заморских гостей.
– Давно ли это было?
– Давно… Двадцать, а может и тридцать лет назад… Повесне, когда таял лед… Тогда-то и явился к нам под Изборск-град северный гость Трувар-конунг…
Старик снова тронул струны к пропел тихо дрожащим голосом:
Выплывает змей из морских пучин,
из морских пучин, из далеких стран.
То урманский змей, страшный зверь морской.
Выползает он на озерный брег,
на озерный брег, на сырой песок,
он несет беду на своих крылах…
И словно вдруг зашумели в моих ушах весла кораблей-драконов и закачались перед моими глазами их оскаленные змеиные пасти… А старик все говорил, и говорил он о том, как Трувар-конунг пожег их край и долго сидел в нем, собирая дань.
– Не захотели наши старейшины откупиться от гостей заморских,– нараспев говорил он,– вот и поплатились за неразумность свою
– Отчего же так получается? – Молвил один отрок.– Каждую весну поселянин выходит в поле, пашет, сеет, после собирает урожай -все сам. Так зачем же должен он. отдавать часть своего зерна на прокорм разбойнику-чужестранцу?
– Потому что, если он не отдаст часть, то придут урмане и заберут все.
– Так перебить их! Перебить всех, до единого!
– Коли перебить всех – придут другие, еще более жадные. Это как трава сорная – ее нельзя вырвать с корнем, все равно прорастет заново с еще большей силой.
Я дальше слушать не стал – не мог слушать. Повернулся и пошел к своим на подворье. И неспокойно было у меня на душе, словно широкие крылья беды накрыли меня своей черной тенью.
А тут еще сбежали два ирландских раба, которых Тригвальд выменял в Лимерике на вино и дорогие шкуры. К счастью, с собой они никакого добра не прихватили.
Рассерженный Тригвальд прицепил к поясу меч и, взяв с собой Колгрима, отправился к Гостомыслу требовать сыска беглецов, а солнце в то время уже стало клониться в сторону заката, и я думал снова пойти в старое капище. Да не сложилось.
Тригвальд воротился в неописуемом бешенстве, и даже его ближайшие помощники – Гудмунд и Колгрим – боялись к нему приблизиться. Орвар сказал мне, что пропавших рабов видели у Атле-ярла, а уж сами ли они пришли туда или привели их силой – того никто не ведал. Может, была на то воля всесильных богов, а, может, сам Атле решил заведомо напакостить – с него станется. Вот только беда эта обернулась еще большей бедой. И для меня, и для всех фризов.
Мы, четверо: я, Тригвальд и еще двое купцов пошли на берег – говорить с Атле. Остальные дожидались нас на подворье.
Корабль свеонов стоял в стороне от пристани, наполовину вытащенный на песок, а сами гости жгли на берегу костер, и сидели кружком, протягивая ладони к жаркому пламени, и переговаривались о чем-то. Собирались они уходить на рассвете, не дождавшись от Гостомысла ни серебра, ни кровавой дани.
Звезды одна за другой зажигались на небе, и высокая ладожская крепость чернела в темноте над горою, когда мы спускались к реке . Было тихо – только ворочалось, тяжело вздыхая, на своем каменном ложе великое Нево-море.
Увидав нас, Атле поднялся и пошел навстречу. Его гирдманы тоже повставали с мест, а когда мы подошли, обступили нас со всех сторон.
– Какая беда привела тебя в этот час сюда, славный Тригвальд-купец?– Спросил Атле, щуря свои зеленые глаза.
– Ты сам то знаешь.– спокойно ответил фриз.
Свеон усмехнулся и покачал головой. Тогда наш вождь заговорил с ним громко и резко.
– Ты, Атле-Змея,– сказал он,– увел моих рабов. И не отпирайся -люди их видели.
Гость и не думал отпираться. Ответил насмешливо:
– Ты напрасно пришел сюда, Тригвальд-купец. Но ты сделаешь хорошо, если сейчас же уйдешь обратно.
Тут я огляделая и увидел, что свеоны встали вокруг. А было их впятеро больше, и руки у всех лежали на топорах,
Но Тригвальда нелегко было напугать.
– Отдай моих рабов,– сказал он,– и разойдемся миром. Атле рассмеялся и похлопал его по плечу.
– О каких рабах речь, Тригвальд-купец? Лучше присядь к нашему костру, отведай жареной баранины и доброго пива…
Наш вождь приглашения не принял, да только свеона это ничуть не смутило. Он еще раз засмеялся – глухо, сквозь зубы – и сказал, покачав головой:
– Напрасно же ты брезгуешь нашим хлебосольством, купец!
– А мне оно ни к чему, – ответил Тригвальд, и я увидел, как от гнева у него свело скулы .
– Так ступай же прочь! – Прошипел свеон. – Мои люди не любят, когда их понапрасну отрывают от вечерней трапезы.
– Мне-то что? Я пришел по делу и не уйду просто так.
– Мы с тобой враги, Тригвальд-купец,– молвил Атле,– а потому не о чем нам с тобой разговаривать. Ты Вадему-ярлу обещал служить и с ним заодно воевать.
– Так вот в чем дело!– Усмехнулся Тригвальд.