Песня последнего скальда
Шрифт:
Вот так и жили мы все в рагнаровом доме.
Я, никогда не имевший своего очага, завидовал всем, у кого он был. Но в этом доме скоро я стал чувствовать себя хуже, чем Гуннар в яме со змеями.
А началось все вот как.
Как-то пришла ко мне Ингрид. Она приходила каждый день, порой но два и но три раза, так что я к ней привык. Но что-то было все равно не так. Не знаю отчего, но будто холодная река протекла между нами. Прежде я радовался, увидав Ингрид, а после чуть ли не с нетерпением дожидался, когда же она наконец уйдет. Однако
О чем мы говорили в тот раз, ныне я уже и не вспомню. Только Ингрид зачем-то помянула то старое капище, где я встретил ее в первый раз, и древних богов, чьи идолы там стояли. А как заговорили мы о славянских богах, случилось так, что я невольно рассказал девушке как попал я к викингам и кем был до того времени. Тут Ингрид принялась меня расспрашивать, и я едва удержался, чтобы не прогнать ее прочь,
А потом она пришла на другой день к вечеру, когда в доме все уже сели за вечернюю трапезу. Еду мне обычно приносила Сбыслава, но в тот раз вместо нее появилась Ингрид. Вошла, поставила миску на скамью и присела рядом со мной на постели.
– Я слышала будто по весне Орвар зовет тебя с собой в поход,– Так начала она разговор.
– Зовет. – Согласился я, – И я вправду думаю пойти с ним.
– Куда?– в голосе Ингрид мне почудилась едва уловимая дрожь.
– Ты хочешь уйти из этого дома?
– Но это не мой дом, Я здесь чужой и все для меня чужие.
– Даже я?
– Ты – нет.
Она долго молчала, а потом сказала вполголоса:
– Я не хочу отпускать тебя, Эрлинг-скальд.
– Ты хочешь оставить меня здесь вечным пленником?
– А если так?
Я же, не понимая еще к чему она клонит, принялся говорить о морских походах и о своем одиночестве в стране Гардар. И говорил так до тех пор, пока Ингрид не оборвала меня:
– Ты, конечно, хороший воин. И хороший скальд. Только у тебя нет глаз. А потом она сказала так:
– Ты ничего не видишь, Эрлинг. Ты слеп, оттого и не можешь разглядеть в моих глазах мое сердце.
Тут-то я наконец понял о чем ведет речь прекрасная дочь Рагнара, и я испугался, что она скажет больше, чем я хотел бы услышать,
– Остановись, Ингрид!– Предостерег ее я,– Лучше бы тебе не доверять свои мысли своему языку!
– Нет, я скажу! – С вызовом глянула мне в лицо девушка.– Потому что ты-то сам боишься произнести это, Эрлинг-скальд!
– Ингрид, тебе надо уйти, прежде чем наш разговор зайдет слишком далеко.
– Прогоняешь меня?
– Молчи!
– Поздно. Я пришла сегодня не для того, чтобы молчать. Я пришла для того, чтобы первой открыть тебе свою любовь!
Я ждал этих слов – Ингрид ошибалась, говоря, что я слеп и ничего не вижу, и я сказал вот что, а придумал я эти слова заранее:
– Ты не должна так говорить, ибо все знают, что ты давно отдана Харварду из Конунгахеллы!
Я полагал, что Ингрид убежит в ту же минуту, но она
– Ты боишься Харварда? или, может, моего отца?
– Мне не зачем их бояться.
– Тогда чего же ты ждешь?– Она приблизила свое лицо к моему лицу, и ее жаркое дыхание обожгло мне губы.– Что нужно тебе еще? Я твоя, скальд! Возьми меня!
Ее руки обхватили меня мягким кольцом. Так плющ обвивает порой могучий дуб, и нелегко бывает этот плющ распутать.
– Люби меня!– Часто дыша, прошептала Ингрид.
– Люби меня!
Я попытался отстраниться, но она крепко прижалась ко мне и ее губы настойчиво искали мои губы.
– Ингрид!– проговорил я, с трудом превозмогая желание сжать в объятиях ее гибкое упругое тело.– Остановись, Ингрид!
– Ты боишься, что меня возьмет другой? окажи только слово – и я пойду с тобой, куда прикажешь!
Если бы она сказала эти слова раньше, там, в древнем славянском капище, я не стал бы долго раздумывать. Но сейчас…
– Я не возьму тебя с собой, Ингрид.– Твердо сказал я.– Я не люблю тебя.
Она встала так стремительно, что опрокинула скамейку с моим ужином. Мгновенно отступив назад, она заговорила, и голос ее дрожал, словно струна арфы под рукой неумелого скальда.
– Н не ждала услышать это от тебя, Эрлинг-певец!
и выбежала вон. Гордая дочь Рагнара не хотела, чтобы кто-нибудь видел, как она плачет.
Я сел на постели и сжал ладонями виски. Кровь бешено билась в жилах под моими пальцами, словно хотела алым фонтаном вырваться наружу. Великий Один отдал свой глаз за единственный глоток из источника мудрости, я же не пожалел бы и вдвое больше, только бы не было этого разговора с красавицей Ингрид.
А через день я впервые вышел из дому и направился в крепость к Орвару. Было у меня к нему дело, о котором думал я две ночи подряд. И доверить это дело я мог только другу.
Фризы с утра все ушли на берег, так что на подворье я застал только Орвара и еще одного торговца по имени Гуннбьорн. Случилось так, что прежде я спас Гуннбьорну жизнь, а как он отблагодарил меня – расскажу позже.
Орвар порадовался, что я наконец поднялся на ноги, стал говорить со мной о разном. А потом я спросил его о том, сколько стоит раб. Орвар был застигнут врасплох и ответил, что в стране Гардар за раба дают к двадцать, и тридцать шкурок куницы, и что лучше всего спросить у Гудмунда.
– Я не купец.– Сказал он,– Потому я не знаю достоверно.
– Я тоже не купец,– Произнес я.– Так что лучше скажи мне просто сколько на торгу просят за рабыню и оцени мне это в серебре.
– Венды,– подумав, молвил фриз,– берут за простую девушку-рабыню две гривны серебра, что составляет не меньше сорока куньих шкурок. Если же пересчитать это в шкурках бобров, то получится тридцать две штуки. А тридцать два бобра это, по крайней мере, полторы марки.
Я ничего не понял из хитроумных подсчетов Орвара и потому сказал: