Песочные часы
Шрифт:
Показала сову, выбитую в каменной стене, таинственный полуразрушенный сарайчик, бездействующую телефонную будку, прилепившуюся к стене как осиное гнездо. Только одно я ей не показала: полуподвальное окно с тюлевыми занавесками, за которым жила седая женщина, читавшая письма. Я придумала ей имя — Софья Ивановна. Пока это была только моя тайна.
Катя все реже ставила локоток на парту. Когда она в первый раз, честно глядя на учительницу, сказала, что не выучила урока, та только сочувственно кивнула и не поставила ей двойку.
Но
Происходило что-то неладное: Катя, вместо того чтобы действовать на меня положительно, сама попала под мое влияние. Она перестала готовить уроки.
Нам некогда было их готовить. Дома я говорила, что иду заниматься к Кате, а Катя говорила своему дедушке, что идет заниматься ко мне. Вместо этого мы бродили по переулкам, заглядывая в окна, открывая новые закоулки.
В тот день, когда Катя получила двойку по русскому, я, как обычно, пришла в Малый Власьевский и позвонила в дверь, обитую войлоком. Мне открыл Катин дедушка.
— Катя дома? — спросила я.
— Катя дома, а ты иди, откуда пришла, — ответил дедушка, и нижняя губа его отвисла. — И чтобы я тебя здесь больше не видел!
Как пришибленная брела я по переулку. Я ненавидела дедушку. Жалела Катю. Если уж на меня он смотрел с такой злобой, то как же должно было достаться ей!
Домой идти не хотелось. Там было нервно, суетливо, орал младенец, всем я мешала.
Все же я пошла домой, села к столу и с каким-то непонятным злорадством, словно мщу кому-то, впервые за долгое время выучила устные уроки.
Когда на следующее утро я пришла в школу, то увидела, что Катя пересела от меня к Светке Карташовой. Еще ничего не подозревая, я подошла и спросила:
— Очень тебе вчера от деда влетело?
Катя посмотрела на меня и ничего не ответила. Повернувшись к Светке, она продолжала прерванный разговор:
— …И еще я тебе такую сову покажу! Представляешь, прямо в камне вырезана и с первого взгляда совершенно не заметно…
Я остолбенела. Не могла вздохнуть. Светка толкнула Катю и спросила:
— Что это с ней?
— Не знаю, — пожала плечами Катя.
Я подошла к своей парте и села. Боялась, что разревусь при всех, и все будут спрашивать: «Что это с ней?»
Как я смогу им объяснить, что Катя обокрала меня, и у меня нет теперь моей тайны, моей совы!
На истории Анатолий Данилыч меня вызвал. Накануне я выучила историю, но сейчас не могла говорить. Не могла, и все.
— Садись, два, — сказал Анатолий.
Эта маленькая несправедливость сделала то, чего не смогла сделать большая обида. Я рухнула на парту и разрыдалась.
На ботанике седоусый Степан Васильевич положил на стол журнал и спросил:
— Почему она плачет?
— Она двойку по истории получила! — хором ответил класс.
— Из-за двойки так не плачут, — сказал старый учитель. — Тебя кто-то обидел?
Я замотала головой. Пусть все думают, что из-за двойки.
— Пойди домой, — сказал Степан Васильевич.
Я торопливо засунула в портфель учебники и выбежала из класса.
Не могла я идти домой. Но и в свои переулки мне не было пути. Я пошла на другие улицы и ходила по ним до сумерек. Но эти улицы были чужими.
И тут я вспомнила о полуподвальном окне за тюлевыми занавесками. Вот куда мне надо пойти! К Софье Ивановне!
Я бежала и думала: сегодня я постучусь в это окно! Войду сегодня в эту комнату! Мы обе одиноки — и я, и Софья Ивановна. Она меня не прогонит. Только бы она была дома! Только бы в окне горел свет!
Свет в окне горел. Я села на корточки и заглянула сквозь тюлевые занавески.
Впервые комната была вся освещена. Горела люстра с хрустальными подвесками. Стол был накрыт белой скатертью и на нем стояли три прибора. Три белые с голубой каймой тарелки, три бокала на длинных тонких ножках, три белые салфетки, засунутые в металлические кольца. В центре стояла бутылка вина.
Софья Ивановна сидела все в том же кресле. Сегодня на ней было узкое темно-вишневое платье с кружевным воротничком.
Страшное разочарование охватило меня. Софья Ивановна ждала гостей! У нее сегодня праздник!
Идти мне было некуда, и я продолжала сидеть на корточках и смотреть в окно.
Софья Ивановна встала и взглянула на часы, висящие на стене. Потом медленно открыла вино и налила во все три бокала. Подняла свой бокал и, обращаясь к пустым стульям, что-то сказала. Я ничего не понимала.
Она постояла минуту, опустив голову и улыбаясь, словно припоминая что-то. Потом чокнулась с бокалами, стоящими на столе, и выпила вино из своего.
Некоторое время она стояла прямо, очень стройная в своем узком темно-вишневом платье. И вдруг, словно сломавшись, упала в кресло и уронила голову на стол.
Я поднялась на ноги, потрясенная. Нет, я не постучалась в окно. Я медленно побрела со двора.
Ветер налетел, кинул в лицо снежную крупу, словно гнал, торопил — уходи! И я ушла. И больше не приходила. Стала как все. Исправила двойку по истории. Прочитала стихотворение на вечере самодеятельности. Меня даже выбрали звеньевой второго отряда.
Только не знаю, стало мне от этого лучше или хуже.
Сочинение на тему
Сижу в глубоком кожаном кресле в Валиной комнате и рассматриваю альбом с открытками. Валя ходит по комнате из угла в угол и грызет карандаш.
— «Аня Эм., — сочиняет Валя, — это девочка лет двенадцати, с неправильными чертами лица и нескладной фигурой». Начинать нужно с внешности, правда?
— С чего хочешь, — говорю я.
— Или лучше так: «Аня Эм. — это девочка лет двенадцати, с нескладной фигурой и густыми вьющимися волосами». Надо подчеркнуть, что в твоей неказистой внешности есть все-таки что-то красивое, правда?