Пестрые истории
Шрифт:
И это дикое чудовище в человеческом обличье, любующееся муками других, сам был таким трусом, что боялся грома и молнии. Даже при малейшем шорохе он вздрагивал, накрывал голову, а уж если гремело, со страху лез под кровать.
Видимо, была у него причина страшиться гнева Юпитера, сыплющего небесные камни. Ведь он не удовольствовался полагающейся римским императорам посмертной консекрацией, то есть обожествлением: он уже при жизни сделал себя богом.Построил храм, назначил жрецов, совершал жертвоприношения богу Гаю Цезарю Калигуле.В храме воздвиг себе, как богу, памятник в натуральную величину, покрытый
Однако эти повседневные одежды не были будничными. Он показывался то в сверкающей драгоценными камнями кур-тке с капюшоном, то в великолепном женском платье,то в солдатских сапогах, то в женских туфлях. Однажды появился весь напыщенный с позолоченной бородой, а в другой раз — в известном наряде богини Венеры.
Культ своего покровителя, бога Юпитера, он осквернил тем, что велел привезти из Греции его наиболее известную статую, отбить ей голову и на ее место приладить свою, — и это с главным-то богом-олимпийцем…
Поскольку он вообразил себя не только императором, но и богом, то и относился к каждому из своих подданных с величайшим высокомерием и надменностью, причем не делал никаких различий: и к владельцам дворцов, и к населению бедных кварталов он относился одинаково.
Бывало, самых авторитетных и уважаемых сенаторов заставлял он пешими идти за своей колесницей, и им приходилось в их длинных тогах тащиться за ним, делая несколько тысяч шагов. Других сенаторов приглашал к столу, но не за тем, чтобы они с ним разделили трапезу, а чтобы те, подобно слугам-рабам, надев фартук, прислуживали ему.
Он плохо спал, по ночам мог только дремать несколько часов. Однажды его и без того кратковременный сон был прерван шумом, проникавшим во дворец с улицы, — народ уже за полночь толпился перед его воротами, чтобы получить бесплатные места на завтрашнее представление в цирке. Рассвирепев, он послал своих телохранителей, и они кнутамиразогнали многотысячную толпу. Началась страшная паника. В дикой давке и столпотворении погибли сотни мужчин и женщин.
Бои гладиаторов происходили в дневное время. Натянутые над амфитеатром козырьки из парусины защищали зрителей от солнца. Калигула, будучи порой в игривом настроении, повелевал свернуть козырьки и бросал в жертву палящим лучам знойного южного солнца публику на дешевых местах. А чтобы никто не мог сбежать, его солдаты перегораживали все выходы.
«Хороша» была и другая «шутка»: когда в голодные годы народ более всего нуждался в обычной бесплатной раздаче хлеба, он вдруг закрывал все житницы. И только с тем, чтобы родить новый каламбур. Выражение «объявить войну» он переиначил шутки ради: теперь-де он «объявляет голод народу».
Цирк он любил больше всего и особенно состязания возниц. Возницы, aurigae,были объединены в четыре фации (группы): белые, красные, синие и зеленые. На состязаниях носили соответствующего цвета короткую тунику и шапочку, а зрители соответственно этому демонстрировали, за кого они стоят. Любимцами Калигулы были зеленые. Он нянчился с ними, осыпал подарками, ночи напролет кутил с ними в конюшнях.
У него самого была скаковая лошадь по кличке Инцитат (Быстроногий).Это достойное животное содержалось в мраморной конюшне, кормили его из ясель из слоновой кости, пурпурная попона укрывала его от холода, а уздечка была усыпана драгоценными камнями. В канун состязаний солдаты императора обходили соседние дома, призывая народ к соблюдению тишины, чтобы какой-либо шум не потревожил покоя любимого животного. Кроме ослепительной конюшни, у благородного коня был еще собственный дворец,чтобы
Деньгами сорил он без оглядки; оставшиеся от Тиберия миллионы за год растаяли. Пришлось залезать в карманы подданных. Богатых граждан «за предательство» император приговаривал к смерти, их имущество подлежало конфискации в пользу «казны», то есть в пользу Калигулы. При составлении завещаний сам определял, какую сумму завещателю надлежит оставить императору, а когда документ был составлен, благодарный император проявлял заботу о том, — как правило с помощью отравленного питья, — чтобы наследство поскорее перешло в его руки. Когда у него родилась дочь, он разахался: вот-де теперь еще и отцовские заботы сваливаются на его бедную голову, и объявил сбор средств на будущее приданоедевочки. И горе тому, кто не делал взноса.
С бедняков, у которых не было ни кола, ни двора, тоже взимал налог, и немалый. Например, с грузчиков взимали восьмую частьих заработка. Никакого освобождения от податей сборщики не знали. Внимание жадного до денег императора распространялось даже на уличных девиц: они должны были заявить, сколько стоит у них любовное свидание, исходя из этого им определяли налог с оборота.
Однако Калигула не мог устоять, чтобы не навредить ремеслу этих несчастных созданий и не уменьшить их заработка. На Палатине он открыл дорогущий бордельи стал в принудительном порядке заставлять знатных замужних аристократок служить в нем. Он разослал глашатаев на форумы и в прочие публичные места в городе, и они приглашали всякого, от мала до велика, посетить перечисляемых по именам знатных римлянок. Если у кого-то не хватало денег на такое, надо полагать, дорогое удовольствие, он помогал: давал в кредит под проценты,а его люди выкликали имя достойного гражданина, способствующего таким образом росту доходов императора.
Разнообразными способами выуживания денег он нагреб их кучу. Порой золотых монет в казне скапливались целые горы, так что он засыпал ими пол в одном из залов дворца и, обуянный страстью почувствовать монеты наощупь, ходил босиком по этому золотому настилу, а потом, ненасытный, катался по монетам всем телом.
Среди прелестей мира, которые ему жаждалось испить одним махом, были и женщины. Были у него жены, были любовницы, среди них даже собственные сестры. По своему усмотрению он мог располагать всеми женщинами Рима. И делал это. Самых прекрасных вместе с их мужьями приглашал в гости в императорский дворец. Разглядывал их, пока глаз не останавливался на какой-нибудь одной. Вставал, вызывал ее и на какое-то время покидал пиршество. А потом возвращался и рассказывалобществу, что происходило в спальне цезаря. Подробно живописал достоинства и недостатки очередной прелестницы, хвалил или бранил, рассказывал, как вела себя жертва в его объятиях, объятиях ненасытного чудовища…
Муж и пикнуть не смел, если не желал оставить жену вдовой.
И во всем Риме не нашлось мужа, который отомстил бы за бесчестье? Неужели не было последователей Брута, чтобы спасти народ от сумасшедшего злодея? Императорский Рим не рождал более героев, доблестных и отважных, а только безмолвных рабов. Вместо удара ножа Брута случилось иное. Дворцовый переворот. От дворца Калигулы осталось немногое. Наиболее сохранился один длинный criptoporticus —темный подземный коридор.