Пьесы. Статьи
Шрифт:
И е р о н и м. Что ни говори, а все же сегодня будешь спать не на нарах, а на супружеском ложе господ Клюге. А это уже кое-что. Пять лет даже подумать об этом считалось преступлением.
П а в е л. Я предпочел бы собственными руками выгнать из постели этих Клюге. Всех Клюге, из всех кроватей, из всех квартир этого городка! Понимаете?! Вот чего я хочу.
Я н. А они взяли да сами улепетнули и, наверно, сюда уже не вернутся.
П а в е л. Да, не устраивает меня это. Я чувствую себя так, будто прыгнул на два метра в высоту и как дурак повис в воздухе. Иногда сон такой видишь: болтаешь ногами, а под тобой пустота. Очень
Я н. Тебя не устраивает, а меня, представь, устраивает. Мне достаточно вообразить, что вот, например, я захочу и могу уйти отсюда в любую минуту, в любом направлении, хоть на десять километров. Понимаешь, могу, но не хочу, ведь я только что отмахал их двадцать. Понимаешь, мог бы, но не хочу! Я считаю, что это и есть свобода.
П а в е л. Заткнись ты со своей философией. (Махнув рукой.) В карты поиграть бы, что ли, в покерок, а? Могу поставить несколько сигар — нашел здесь, в лавке, в ящике.
И е р о н и м. Ничего ты не можешь поставить. Нас пятеро. Сигары, как и все, что в этой квартире найдется, все, что можно съесть, выпить или выкурить, принадлежат всей пятерке.
М и х а л (насмешливо). Кто знает, может быть, Павел и прав? Коммуна нужна была там, за колючей проволокой. А сейчас? Кто сильнее, тот и тащит больше. Впрочем, от сигар отказываюсь. Не употребляю.
П а в е л. Значит, покерок не выйдет? Так что же будем делать? Спать еще рано. А может, все-таки тщательнее обследовать этот странный городок? Пока не стемнело, а? Кто со мной? Кароль! Иероним!
И е р о н и м. Пожалуй, поброжу немного: загляну к нашим, посмотрю, как они устроились.
П а в е л. Тогда не будем терять время. Пошли. Я видел где-то магазин с музыкальными инструментами. Не мешало бы патефон прихватить или еще какую-нибудь музыку…
К а р о л ь. И я с вами. В печке уже потрескивает. (Михалу.) Только не забывай подкидывать дров. Они в сарайчике во дворе.
П а в е л (у двери). И поройтесь как следует в кладовке. Поскольку мы остались без женщин… Не так. Поскольку у нас еще нет женщин, хотелось бы сегодня по крайней мере изысканно поужинать.
П а в е л, И е р о н и м и К а р о л ь уходят.
Я н (встает, потягивается). Кости ломит после ночевки в столярной мастерской. (Осматривается.) Интересно, что теперь делают эти Клюге. Наверно, без конца думают о своей мебели, об этой лампе, висящей над столом… А может быть, даже и о нас, если обладают чуточку фантазией?
М и х а л. Да уж так думают, что даже здесь душно стало… Призраки, понимаешь, их испуганные призраки следят за нами из всех углов, подсматривают, что мы делаем с их добром, «накопленным честным трудом…». (Открывает дверку печки.)
Оба задумчиво смотрят на огонь.
Я н (после паузы, тихо). Радуешься, старик?
М и х а л. Чему? Теплу?
Я н. Нет, что покончено… со всем этим… что возвращаемся…
Михал
Отодвину-ка эту галантерейную красотку, а то в самом деле поджарится. (Рассматривает манекен.) Когда стемнеет и зажжем свечи, она станет как живая…
Михал с шумом захлопывает дверцу.
Думаю, дня три еще придется пожить здесь, пока организуют какой-нибудь транспорт до Варшавы.
М и х а л. Я могу хоть несколько недель. Здесь ли, в другом месте… Ты же знаешь — мне не к кому возвращаться… (Подходит к окну, смотрит на улицу.)
Ян идет за ним, обнимает, и оба молча смотрят в окно.
(Настороженно.) Слышишь? (После паузы.) О, снова!
Я н (удивленно прислушивается). Фронт! Так он еще существует? Я думал, что никогда уже не услышу.
М и х а л. Не горюй. Это последние артиллерийские вздохи.
Я н. С трудом верится, что еще вчера мы были там, на той стороне…
М и х а л (иронически, с ложным пафосом). «Огненный вал пронесся над их головой, и они почувствовали себя свободными». Здорово, а?
Я н. Странное время. Фронт в тридцати километрах, а тут тишина, как зимой в лесу. Люди, жившие здесь из поколения в поколение, покинули этот городок, а в их домах — мы, обладатели нашей удивительной, обретенной вчера свободы…
М и х а л. С которой не знаем еще что делать!
Я н. Именно. Как с запоздавшей находкой…
М и х а л. Сказать по правде, я немного боюсь.
Я н. Чего, старина?
М и х а л. Не знаю, хватит ли у меня мужества начать все сначала. Мы уже не те люди, которых пять лет назад посадили за колючую проволоку. А мир, наверно, изменился еще больше, чем мы.
Я н. Это хорошо. Тот, что нам знаком, не был лучшим из миров.
М и х а л. Но может статься, что и не наихудшим. Черт его знает, может, я боюсь именно этого разочарования? Ты в самом деле думаешь, что сохранилось еще что-то, что может нам напомнить настоящую жизнь?
Я н. Да, что-то такое где-то, наверное, есть. Купание в реке, весенний выезд на трамвае, свидание с девушкой в кафе… Я уже набрался смелости думать, что все это на самом деле будет со мной, с тобой, с каждым из нас… Да. И с тобой, дорогой.
М и х а л (после паузы). Моему мальчику исполнилось бы сейчас девять лет. Вот было бы невиданное счастье — снова почувствовать в руке теплую детскую ручку… А я… я даже не знаю, где они похоронены, мой мальчик и она, Юлия…
Я н. Но мы должны вернуться не только к нашим умершим. Не сердись на меня, но женщина, ребенок — все это может прийти. Ты ведь сам сказал, что, в сущности, мы теперь ничего о себе не знаем. Порой мне кажется, что в каждом из нас кроме того человека, которого мы видим в зеркале во время бритья, есть еще другое, неведомое нам существо, выращенное там, за колючей проволокой…