Пьесы
Шрифт:
ЭЛИН. Ты уже восемь месяцев не делал взнос по страховке.
МАРТИН. Что ты такое говоришь? Я? О чем ты? Ты что, рылась в моем личном архиве?.. Платил я по страховке, чтоб ты знала.
ЭЛИН. Нет.
МАРТИН. А я говорю, да.
ЭЛИН. Нет, Мартин.
МАРТИН. «Нет, Мартин»… Верь во что хочешь, черт побери… Помнишь, как нам было… Ты вообще думала когда-нибудь о том, каково мне было приходить домой в три часа ночи, не видя тебя целыми днями? Я тогда за
ЭЛИН. Но ведь потом стало легче.
МАРТИН. Нет, Элин.
Мне не стало… Совсем. Моя жизнь была адом. Вдобавок ко всему твои родственники и друзья считали меня последним дерьмом… Негодяи… Но теперь у меня все получилось… Теперь у нас все хорошо, раз они могут приехать, остановиться в гостинице и наесться до отвала.
ЭЛИН. Я скажу им, что не стоит больше к нам приезжать.
МАРТИН. Это ни к чему. Пусть приезжают. Если бы ты только решилась… Если бы ты только смогла мне помочь… Я хоть на один день избавился бы от этой проклятой мнительности.
ЭЛИН. Разве я не могу…
МАРТИН. Не можешь!
ЭЛИН. Вот, значит, как. Только у нас начались неприятности, ты снова взялся за свое.
МАРТИН. Делать мне больше нечего. Прекрати.
ЭЛИН. Если бы мы только съездили в Стокгольм… Посидели бы там пару часиков, перекусили бы, повеселились, а Мона бы нам позвонила.
МАРТИН. Сим-салабим!
ЭЛИН. Ничего подобного.
МАРТИН. Все, хватит! Слышишь? Слышишь, что говорю? С ума сойти. Чего ты от меня хочешь? Если бы ты хоть раз в жизни смогла… Элин, если бы ты смогла полюбить меня.
ЭЛИН. Я могу, Мартин.
МАРТИН. Какая же она, твоя любовь?
ЭЛИН. Моя любовь безнадежно сильна.
МАРТИН. Элин… (Берет ее руку.) Только не говори, что я не справлюсь.
ЭЛИН. Мои слова не имеют никакого значения, все равно от них лучше не будет.
МАРТИН. Да… Конечно… Я просто подумал… может быть, мы могли бы заложить украшения?..
ЭЛИН. Нет.
МАРТИН. Нет?
ЭЛИН. Нет… Никогда.
МАРТИН. Конечно.
ЭЛИН. Мамины украшения — никогда.
МАРТИН. Я знал, что ты скажешь… А ведь это был бы просто залог, оформленный на твое имя. Мы выкупим его, как только у нас появятся деньги.
ЭЛИН. Неважно. Это единственное, что осталось у меня от родителей.
МАРТИН. У тебя есть еще люстра.
ЭЛИН. С люстрой я тоже никогда не расстанусь. Даже не думай.
МАРТИН.
ЭЛИН. Я никогда не заложу их и не продам.
МАРТИН. Конечно нет. Но и Эрика с Марианной ты никогда попросить не сможешь. А ведь у них денег как грязи.
ЭЛИН. Да уж, куры не клюют.
МАРТИН. А ведь мне было бы достаточно всего четырех тысяч. Ну почему ты не можешь им позвонить?
ЭЛИН. Нет.
МАРТИН. Почему?.. Объясни хотя бы.
ЭЛИН. Нет, не хочу. Я не хочу их больше просить.
МАРТИН. Конечно… Что я тебе сделал? Что? Нет… Лучше б я умер… Вот тогда бы вы с детками порадовались. Вот что я тебе скажу: если ты не попросишь Эрика с Марианной, другого выхода у меня не будет… Понимаешь?.. Мы обанкротимся у всех на глазах. Я этого не переживу… Я не выдержу этого… понимаешь? Я помню, каково жилось папе… Вот тогда ты сможешь убираться ко всем чертям вместе с мамочкиной люстрой. (Встает и уходит в свою будку.)
ДАВИД (возвращается с пачкой сигарет, встречает в дверях ЭЛИН). Мам, что случилось?
Что случилось, мам? (Идет через кухню к стеклянной будке.) Ты что наделал?
МАРТИН. Ничего.
ДАВИД. Почему мама плачет?
МАРТИН. Она не плачет.
ДАВИД. Почему мама не плачет?
МАРТИН. Ты когда-нибудь видел, чтобы она плакала?
Разве можно пить такими большими глотками?.. Ты что, хочешь желудок порвать?
ДАВИД. Тебе нужны твои чертовы сигареты или нет? Из-за чего вы поссорились?
Почему у тебя такая прическа?
МАРТИН. Какая?
ДАВИД. С пробором.
МАРТИН. У меня всегда такая была, с тех пор как я прошел конфирмацию. Тебе что-то не нравится?
ДАВИД. Да нет, все отлично. Он такой точный, что даже приятно немного — словно разрез, как будто голый под гильотиной. (Делает пробор, как у МАРТИНА, у себя в волосах.) Ты его каждый день для просушки вывешиваешь?
МАРТИН. Вот как…
ДАВИД. Ага.
МАРТИН (тихо). Не понимаю, о чем ты. Нормальная прическа.