Пьесы
Шрифт:
СОФИЯ. Да, но… нет.
МОД. Что?
РОГЕР. Спроси у Гуннара. Спроси у Гуннара.
ТОМАС. О чем?
РОГЕР. Спроси у Гуннара.
ТОМАС. О чем? О чем спросить? О чем я должен его спросить?
РОГЕР. Спроси у Гуннара… О том, как было раньше, как было раньше в Бекомберге.
ТОМАС. Да я сам там был, я и сам знаю, как там.
МОД. Вот как… И что, ты потом пойдешь
СОФИЯ. София идет в душ.
ТОМАС. Гуннар, да.
РОГЕР. Спроси у него.
ТОМАС. Он же уволился. Он же тогда уволился.
РОГЕР. Он знает… Он знает, как было… Он там был.
ТОМАС. Я тоже. Не буду я никого спрашивать.
РОГЕР. Спроси его.
ТОМАС. Зачем? Я и сам там был.
МОД. Она вроде как не может взять себя в руки. Мне кажется, там что-то с папой… уж не знаю что.
РОГЕР. Спроси у Гуннара.
ТОМАС. Но… он же уволился. Я не знаю, чем он сей час занимается.
РОГЕР. Он знает, он знает, что было лучше, что раньше было лучше.
АНН-МАРИ. Так оно всегда.
МОД. Да, не знаю… Он какой-то актер. (Курит, тушит сигарету.) Она сказала, что дважды проверялась на ВИЧ.
АНН-МАРИ. Да, в мое время этого не было, но теперь-то есть.
МОД. Чтобы знать наверняка.
АНН-МАРИ. Уж насколько это возможно, по крайней мере.
МОД. Что ничего нет… Хотя кто его знает.
АНН-МАРИ. Да, теперь они даже в Таиланд поехать не могут, хотя все равно ездят… Только теперь дети не стоят прямо в баре, теперь они в задней комнате.
МОХАММЕД. А ты… (Пауза.) Проблемы?
МАРТИН. Да. (Небольшая пауза.) Да.
МОХАММЕД. Понятно.
МАРТИН. Да… Хотя…
МОХАММЕД. Я знаю.
МАРТИН. Это касается только меня…
МОХАММЕД. Конечно.
МАРТИН. Нет, не в том смысле, что я не хочу этом говорить… с тобой… просто это связано только со мной. Я не хотел сказать: тебя это не касается… Не в этом смысле.
МОХАММЕД. Нет, нет.
МАРТИН. Но говорить об этом очень трудно. Я не знаю, как говорить об этом.
РОГЕР (когда МАРК врезался в стену). Классно.
ТОМАС. Очень смешно.
РОГЕР. Прикольно.
МАРТИН. Я ни с кем не говорил об этом… Но это не психическое заболевание.
РОГЕР. Давай! Давай! Лучше прямо в окно — куда-нибудь да придешь.
ТОМАС. Хватит.
РОГЕР. А что такое? Что, уже пошутить нельзя?
ТОМАС. Хватит, я сказал.
РОГЕР. Можно, я сам решу?
ТОМАС. Решать буду я.
РОГЕР. Значит, ты, понятно… Я ничего плохого не хотел. Я просто хотел повеселиться.
ТОМАС. Офигеть, как весело.
РОГЕР. Я ничего плохого не хотел. Правда, Марк? Мы же друзья. Правда, Марк?.. Мы с тобой друзья. Сегодня моя мамаша приедет.
ТОМАС. Ну вот и замечательно.
РОГЕР. Да ну, напряг сплошной. Никакого контакта как бы нет. Она меня только гнобит.
ТОМАС. Да ты сам себя загнобил.
РОГЕР. Да достала меня своим нытьем, все капает и капает мне на мозги, мне, видите ли, нельзя делать, что хочу, ей как минимум пятьдесят, а мне двадцать, она, блин, вообще не врубается, что я хочу и как я хочу, мне, блин, нельзя быть как она, мне нельзя курить, когда я хочу…
АНН-МАРИ. А потом он просто плакал и плакал и плакал, и я подумала, ах ты мерзкий ублюдок значит, тоже плачешь. Вот чего я терпеть не могу. Сидит на кровати и плачет, плачет.
РОГЕР. Она толстая, жирная, старая и похотливая ходит в «Филадельфию», в эту церковь недалеко от Санкт-Эриксгатан на Рёрстрандсгатан, там одни сучки; ходит туда каждый вечер, она вообще не в себе, когда возвращается домой, там одно говно — куда ни плюнь, и она хочет, чтобы я тоже с ней туда пошел и узрел Христа.
ТОМАС. Она не толстая. Она худая.
РОГЕР. Я не хочу видеть Христа. Если он хочет со мной познакомиться, пожалуйста, пусть приходит, но я не хочу его видеть, если он хочет меня видеть — я здесь, пожалуйста, но мне нельзя слушать музыку, когда я хочу, ту музыку, которую я хочу, можно подумать, будто я перестану слушать свою музыку, если увижу Христа, но я говорю, это твое дело, я не хочу видеть Христа, оставь меня в покое, можешь встречаться с Христом, когда хочешь, а мне это не надо, я не хочу домой, мне тут лучше. Христу нужно только потрахаться, ему не нужна такая старуха, как ты, ему нужен кто-нибудь помоложе и посимпатичней. Нет, и жить хочу, и умереть я в Швеции.