Петербург
Шрифт:
Но, и - но!..
Он и ел, не как все, и любил, не как все; не как все, испытывал вожделение: сны бывали тяжелые и тупые; а пища казалась безвкусной, самое вожделение после моста приняло пренелепый оттенок - издевательства при помощи домино; и опять-таки: отца - ненавидел. Что-то было такое, что тянулось за ним, что бросало особенный свет на отправление всех его функций (отчего он все вздрагивал, отчего руки болтались, как плети? И улыбка стала - лягушечьей); это что-то не было фактом, но факт оставался; факт этот - в что-то.
В чем что-то?
В обещании партии? Обещания
Итак, в обещании, возникшем у моста - там, там: в сквозняке приневского ветра, когда за плечами увидел он котелок, трость, усы (петербургские обитатели отличаются - гм-гм - свойствами!..)
И опять-таки самое стояние у моста есть только следствие того, что на мост погнало; а гнало его вожделение; самые страстные чувства переживались им как-то не так, воспламенялся не так он, не по-хорошему, холодно.
Дело, стало быть, в холоде.
Холод запал еще с детства, когда его, Коленьку, называли не Коленькой, а - отцовским отродьем! Ему стало стыдно. После смысл слова "отродье" ему открылся вполне (чрез наблюдение над позорными замашками из жизни домашних животных), и, помнится, - Коленька плакал; свой позор порождения перенес он и на виновника своего позора: на отца.
Он, бывало, часами простаивал перед зеркалом, наблюдая, как растут его уши: они вырастали.
Тогда-то вот Коленька понял, что все, чтб ни есть на свете живого, "отродье", что людей-то и нет, потому что они - "порождения"; сам Аполлон Аполлонович, оказался и он "порождением"; то есть неприятною суммою из крови, кожи и мяса - неприятною, потому что кожа - потеет, мясо - портится на тепле; от крови же разит запахом не первомайских фиалочек.
Так его душевная теплота отождествлялась с необозримыми льдами, с Антарктикой, что ли; он же - Пирри, Нансен, Амундсен6 - круговращался там в льдах; или его теплота становилась кровавою слякотью (человек, как известно, есть слякоть, зашитая в кожу).
Души-то, стало быть, не было.
Он свою, родную плоть - ненавидел; а к чужой - вожделел. Так из самого раннего детства он в себе вынашивал личинки чудовищ: а когда созрели они, то
повылезли в двадцать четыре часа и обстали - фактами ужасного содержания. Николай Аполлонович был заживо съеден; перелился в чудовищ. Словом, сам стал чудовищами.
– "Лягушонок!"
– "Урод!"
– "Красный шут!"
Вот именно: при нем кровью шутили, называли "отродьем"; и над собственной кровью зашутил - "шут"; "шут" не был маскою, маской был "Николай Аполлонович"...
Преждевременно разложилась в нем кровь.
Преждевременно она разложилась; оттого-то он, видно, и вызывал отвращение; оттого-то странной казалась его фигурка на улице.
Этот ветхий, скудельный сосуд должен был разорваться: и он разрывался.
УЧРЕЖДЕНИЕ
Учреждение...
Кто-то его учредил; с пой поры оно есть; а
Учреждение.
Кто-то его учредил, до него была тьма, кто-то над тьмою носился; была тьма и был свет - циркуляр за номером первым, под циркуляром последнего пятилетия была подпись: "Аполлон Аблеухов"; в тысяча девятьсот пятом году Аполлон Аполлонович Аблеухов был душой циркуляров.
Свет во тьме светит. Тьма не объяла его.
Учреждение...
И - торс козлоногой кариатиды. С той поры, как к крыльцу его подлетела карета, влекомая парой взмыленных вороных лошадей, с той поры, как придворный лакей в треуголке, косо надетой на голову, и в крылатой шинели в первый раз распахнул лакированный, штемпелеванный бок и, щелкнувши, дверце откинуло коронками украшенный герб (единорог, прободающий рыцаря); с той поры, как из траурных подушек кареты на подъездный гранит наступила ботинкой пергаментноликая статуя; с той поры, как впервые, отдавая поклоны, рука, облеченная в кожу перчатки, коснулася края цилиндра: - с той поры еще более крепкая власть придавила собой Учреждение, которое бросило над Россией свою крепкую власть.
Повосстали параграфы, похороненные в пыль.
Поражает меня самое начертанье параграфа: падают на бумагу два совокупленных крючка, - уничтожаются бумажные стопы; параграф - пожиратель бумаг, то есть бумажная филоксера;6 в произвол темной бездны, как клещ, вопьется параграф, - и право же: в нем есть что-то мистическое: он тринадцатый знак зодиака.7
Над громадною частью России размножался параграфом безголовый сюртук, и приподнялся параграф, вдунутый сенаторской головою - над шейным крахмалом; по белоколонным нетопленым залам и красного сукна ступеням завелась безголовая циркуляция, циркуляцией этой заведовал Аполлон Аполлонович.
Аполлон Аполлонович - популярнейший в России чиновник за исключением... Коншина (чей неизменный автограф носите вы на кредитных билетах).
Итак:
Учреждение - есть. В нем есть Аполлон Апол-лонович: верней "был", потому что он умер...
– Я недавно был на могиле: над тяжелою черномраморной глыбою поднимается черномраморный восьмиконечный крест; под крестом явственный горельеф, высекающий
огромную голову, исподлобья сверлящую вас пустотою зрачков; демонический, мефистофель-ский рот! Ниже - скромная подпись: "Аполлон Аполлонович Аблеухов - сенатор"... Год рождения, год кончины... Глухая могила!...
– Есть Аполлон Аполлонович: есть в директорском кабинете: ежедневно бывает в нем, за исключением дней геморроя.
Есть, кроме того, в Учреждении кабинеты... задумчивости.
И есть просто комнаты; более всего - зал; столы в каждой зале. За столами писцы; на стол приходится пара их; перед каждым: перо и чернила и почтенная стопка бумаг; писец по бумаге поскрипывает, переворачивает листы, листом шелестит и пером верещит (думаю, что зловещее растение "вереск" происходит от верещания); так ветер осенний, невзгодный, который заводят ветра - по лесам, по оврагам; так и шелест песка - в пустырях, в солончаковых пространствах - оренбургских, самарских, саратовских;