Петербургская баллада
Шрифт:
— Так ведь и мне было сложно рассказать о таком. Сил не было признаться. А теперь нашла силы. В вас верю. В тебя, в дочку, оттого и силы появились… Прочитай и все поймешь.
— Хорошо, — несколько недоуменно сказал он, — в самое ближайшее время и прочитаю…
— Нет, ты сейчас прочитай, — серьезно сказала она, — а я в соседней комнате пока посижу, подожду…
Часа через четыре он вошел к ней в комнату, бледный как мел, зажав в руке недочитанную книгу, и, остановившись на пороге, тихо спросил:
— Это что? Шутка такая? Это же невозможно… Я не верю в это…
— Возможно, Леня, — так же тихо ответила она, — мы с тобой познакомились, когда мне двадцать пятый год пошел, а это все куда раньше было…
— Но как же так?! Всю жизнь вместе прожили, и вдруг такое… Почему ты мне раньше не сказала?! Нельзя же так! Да нет, шутишь ты все, — делано рассмеялся он, пытаясь отыскать в ее глазах ответ, и, отыскав, тяжело опустился на стул, обхватив руками голову, — сделала ты мне подарок… Как и обещала… Уж подарок так подарок… Как же ты могла скрывать от меня такое?
— Тебя боялась потерять, — сказала она, — ты и Анжела — вот и все, что у меня есть. Остальные ушли, отвернулись, бросили… Ты уж прости меня, прости, подлую… Но ведь я ни словом, ни взглядом старалась тебя не…
— Так, значит, вот почему ты такая тихая да покладистая, — задумчиво перебил он ее, — вот почему ты свою больницу дурацкую не бросаешь… Ай да Катерина! А я-то дурак, нарадоваться на тебя не мог…
Услышав в его голосе напугавшую ее нотку, она бросилась к мужу, упала на колени, схватила его руку, ткнулась лицом в ладонь, словно поцеловать хотела. Он вскочил, вырвал руку и отступил на шаг.
— Не надо, — покачал он головой, с презрением глядя на нее, — как же ты могла так поступить со мной?! Всю жизнь — под корень!.. Захомутала ты меня качественно, ничего не скажешь… Ох и тварь же ты, Катерина… Ох и мразь!..
— Прости меня, Леня! Я же не со зла, не с выгоды молчала, я тебя потерять боялась… Думала: сначала ты меня узнаешь, полюбишь, поймешь, что и я люблю, не могу без тебя… Я хотела начать совсем другую, новую жизнь. Искупить прошлое… Я же ради тебя на все готова…
— И на ложь, — жестко ответил он, — всю жизнь лгала, изворачивалась, хитрила… Дочь вырастили, казалось, все как у людей, а вышло вон как… Что ж ты со мной сделала? Будь ты проклята, мразь! — Он плюнул и, сорвав со стула куртку, пошел к выходу. Открыв дверь, обернулся: — Позже поговорим. Сейчас у меня даже сил нет. В голове не укладывается… Но одно знаю точно: простить тебя я уже никогда не смогу. Даже не надейся… Какая же ты все-таки мразь… Мразь!
Он вышел, громко хлопнув дверью, а она упала навзничь и в голос зарыдала… Когда слезы кончились и плач перешел в стоны и поскуливания, она приподнялась и невидящим взглядом окинула комнату. Лишь сумрак и тишина окружали ее. Всхлипывая, она прислонилась к дивану и, обхватив плечи руками, застыла… Такой и застал ее заглянувший в окно рассвет…
С трудом дождавшись десяти утра, она позвонила в издательство:
— Виталий Петрович, я не могу… Я не приду, — сказала она, — у меня беда случилась…
— Какая беда? — возмутился директор. — Через час тебе уже выезжать нужно! Дюжина журналистов, полдюжины критиков, телерепортеры… Даже не думай об этом!
— От меня муж ушел, — сказала она, — не понял… не простил… Я думала…
— Он вернется, — уверенно сказал Виталий Петрович, — это была просто первая реакция, испуг. Остынет, подумает, все поймет и вернется. Еще и прощения попросит. А на презентацию тебе обязательно надо идти. Расскажешь все журналистам, они напечатают, твой муж все поймет и вернется. Наверное, ты просто ему не так все объяснила.
— Да я и не успела ничего толком объяснить…
— Вот видишь?! Так что не теряй свой шанс, иди до конца… Нет, я даже уговаривать тебя не хочу, просто через час сам за тобой заеду. Переодевайся, готовься, через час будешь давать интервью…
Просторный светлый зал с длинными, выстроенными в ряд столами был битком набит людьми. Виталий Петрович постарался на славу. Когда в зал вошла бледная от бессонной ночи Катерина, воцарилась тишина. Вероятно, слух о содержании книги уже успел разойтись, и десятки любопытных глаз изучающе уставились на Смирнову. Директор провел Катерину во главу стола, к небольшим пластиковым микрофонам и табличке с надписью: «Смирнова Екатерина Семеновна. Автор», усадил на неудобный, ободранный стул и провозгласил:
— Добрый день, господа. Я пригласил вас по поводу выхода необычной и, я бы даже сказал, уникальной книги. Разрешите представить вам автора — Екатерину Семеновну Смирнову.
Он выдержал небольшую паузу, словно ожидая оглушительных аплодисментов. Но аплодисментов не последовало, и он продолжал:
— Книга называется «Покаяние». В художественной форме автор изложил в ней свою автобиографию. Произведение необычное и даже спорное, но затрагиваемые в ней проблемы весьма актуальны именно сейчас, когда наше общество захлестнула волна насилия и жестокости. Как относиться к этому? Как воспринимает свое преступление сам преступник? Как воспринимает его преступление общество? Есть ли у него шанс на искупление и покаяние? Как относится общество к пытающемуся измениться человеку — помогает или добивает? Очень много вопросов и очень мало ответов… Насколько я понял, Катерина Семеновна не щадит себя, описывая события тех дней без прикрас и оправданий. Она написала эту книгу для того, чтобы… А вот для чего она ее написала, мы попросим рассказать самого автора. Прошу вас, Катерина Семеновна.
Она робко посмотрела на собравшихся в зале и начала рассказ:
— Простите меня за корявость изложения, я не очень хорошо умею говорить… я и писала-то с трудом, слишком больно вспоминать обо всем. Очень страшно и больно. Поэтому такие книги редкость, вот я и решила…
— Сначала фабулу, фабулу расскажи, — прошептал директор.
— Извините, я очень волнуюсь… Меня зовут Семенова Катерина, в девичестве — Колыванова. Мне сорок лет, я родилась в семье рабочего Балтийского завода, мать была швеей. Отец бросил нас, когда мне было три года, училась в ПТУ на швею-мотористку, выбрав профессию матери. Как-то раз к нам на дискотеку приехал парень из центрального района, друг моего соседа. Очень красивый, спортивный мальчик. Станислав Горшков… Он был старше меня почти на десять лет. Мне тогда едва исполнилось пятнадцать, а ему уже было двадцать четыре… Широкоплечий блондин с голубыми глазами, водитель троллейбуса… Он был очень ярким человеком, сразу выделялся из толпы: сильный, волевой, самоуверенный, очень хорошо пел и играл на гитаре, рассказывал занимательные истории…
Он подошел ко мне и пригласил на танец… выбрал из всех девушек именно меня. Я была тогда очень симпатичной: длинноногая, с густой, до пояса, косой, к тому же неплохо одета — мы с мамой сами шили себе… Мы познакомились, разговорились… В тот день он танцевал только со мной. А на следующий день неожиданно приехал с огромным букетом цветов. Мы стали встречаться… Я влюбилась в него безумно, и он сказал, что жить без меня не может, уговорил переехать к нему. У него была однокомнатная квартира в городе. Через два месяца я согласилась. Сначала все было хорошо. Он баловал меня подарками, водил в кино, показывал город, знакомил с друзьями. Полгода счастья… А потом все начало медленно, но неудержимо меняться. Он стал выпивать, все чаще приходил домой заполночь, начались ссоры… Несколько раз он сильно избил меня. Но я любила и все прощала, хотя уже и начала догадываться, что у него появилась другая женщина. Наверное, я просто устраивала его в бытовом отношении: хорошо готовила, стирала, убирала квартиру, никогда ни на что не жаловалась, да и внешне была довольно привлекательной девочкой — на люди со мной было показаться не стыдно.