Петербургские женщины XIX века
Шрифт:
В 1809 году муж Луизы уехал в Россию; там он поступил добровольцем в русский уланский полк и затерялся в водовороте войны. Через четыре года молодая жена решила его отыскать. Оставив детей на попечение родственников, она скрыла свой пол и вступила добровольцем во 2-й Кенигсбергский уланский ополченский полк генерала Блюхера. Воевала она храбро, несколько раз была ранена и к концу войны получила звание вахмистра, была награждена Железным крестом (за захват пленных), а затем и медалью.
< image l:href="#"/>Л. Кессених
Мужа Луиза
Луиза Кессених умерла в Петербурге 30 октября 1852 года, в возрасте 66 лет и похоронена на Волковском лютеранском кладбище.
Еще одна женщина-предпринимательница, вошедшая в историю — «прекрасная голландка» Софья Гебгардт, жена Юлиуса Гебгарда, готовившая и продававшая вафли. Известный юрист А. Ф. Кони вспоминает, как она «заседала за прилавком в своем национальном наряде и в кружевном чепце над металлическими бляхами на висках».
С. Гебгарт у конторы зоосада. 1880-е гг.
В 1865 году супруги Гебгардт основали в Петербурге частный зверинец, коллекции которого стали основой Ленинградского зоопарка. В 1871 году, когда во время поездки в Берлин за очередной партией животных заболел холерой и умер Юлиус, 60-летняя София возглавила дело.
Через два года она вышла замуж за 30-летнего Эрнеста Антоновича Роста, ставшего управляющим зоосада, и вместе они добились, что предприятие стало приносить стабильный доход. На территории зоосада были открыты ресторан и театр. С 1879 года устраивались этнографические выставки.
Именно благодаря трудам Юлиуса и Софьи Гебгардтов и Эрнеста Роста в современной коллекции Зоологического музея хранятся редчайшие экспонаты животных и птиц, ныне исчезнувших с лица земли.
Проститутки
Проституция стала легальной профессией в России в 1843 году. Проститутки делились на «билетных» и «бланковых». «Билетные» жили в публичных домах и проходили регулярные медицинские осмотры, результаты которых отмечались в специальной книжке, называемой «желтым билетом». В билете указывались также имя, фамилия и место проживания женщины, он выдавался в обмен на паспорт.
Романтическое описание петербургского борделя оставил Н. В. Гоголь в повести «Невский проспект»: «Лестница вилась, и вместе с нею вились его быстрые мечты. „Идите осторожнее!“ — зазвучал, как арфа, голос и наполнил все жилы его новым трепетом. В темной вышине четвертого этажа незнакомка постучала в дверь, — она отворилась, и они вошли вместе. Женщина довольно недурной наружности встретила их со свечою в руке, но так странно и нагло посмотрела на Пискарева, что он опустил невольно свои глаза. Они вошли в комнату. Три женские фигуры в разных углах представились его глазам. Одна раскладывала карты; другая сидела за фортепианом и играла двумя пальцами какое-то жалкое подобие старинного полонеза; третья сидела перед зеркалом, расчесывая гребнем свои длинные волосы, и вовсе не думала оставить туалета своего при входе незнакомого лица. Какой-то неприятный беспорядок, который можно встретить только в беспечной комнате холостяка, царствовал во всем. Мебели довольно хорошие были покрыты пылью; паук застилал своею паутиною лепной карниз; сквозь непритворенную дверь другой комнаты блестел сапог со шпорой и краснела выпушка мундира; громкий мужской голос и женский смех раздавались без всякого принуждения.
Боже, куда зашел он! Сначала он не хотел верить и начал пристальнее всматриваться в предметы, наполнявшие комнату; но голые стены и окна без занавес не показывали никакого присутствия заботливой хозяйки; изношенные лица этих жалких созданий, из которых одна села почти перед его носом и так же спокойно его рассматривала, как пятно на чужом платье, — все это уверило его, что он зашел в тот отвратительный приют, где основал свое жилище жалкий разврат, порожденный мишурною образованностию и страшным многолюдством столицы. Тот приют, где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и святым, украшающим жизнь, где женщина, эта красавица мира, венец творения, обратилась в какое-то странное, двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом».
Бордельные проститутки платили содержательнице борделя за место проживания, еду и одежду. Цены устанавливались такие, что девушки быстро оказывались должны своей хозяйке и становились фактически рабынями.
В бордели чаще всего попадали крестьянки, пришедшие в город наниматься на работу, или горожанки, временно эту работу утратившие. Ф. М. Решетников в уже упоминавшемся романе «Где лучше» рисует сцену найма на Никольском рынке: «К женщинам подошла толстая пожилая женщина в шелковой мантилье, в шелковом же черном платке на голове. В правой руке она держала зонтик. Подойдя к женщинам, она стала оглядывать их.
— Я! Я! Я! — кричали женщины, окружая нанимательницу.
Толстая женщина молчаливо выдержала напор женщин. Минут через пять она начала звать к себе самых молодых.
В числе десяти молодых попала Пелагея Прохоровна с Евгенией Тимофеевной.
— Кто из вас желает ко мне поступить? — спросила толстая женщина с зонтиком.
Поступить пожелали все.
— Мне нужно трех, для комплекта.
Она опять посмотрела женщин и выбрала из них трех. Эти три были: Пелагея Прохоровна, Евгения Тимофеевна и одна чухонка, девушка.
— Замужние?
— Нет, — отвечали враз все три женщины.
— Болезни никакой нет?
— Нет.
К толстой женщине подошла мать с девочкой.
— Купи девочку.
— На что мне ее: кабы она большая да красивая была — так! — крикнула толстая женщина с зонтиком.
Сердце дрогнуло у Пелагеи Прохоровны. Она шепнула Евгении Тимофеевне на ухо:
— Слышишь? Тут что-то неладно…
— Возьми хоть даром… — приставала мать девочки, утирая глаза.
— Я сказала, что таких не беру… Продай еврейкам; они за христианку деньги дадут. Ну, желаете вы поступить ко мне? — спросила нанимательница выбранных ею женщин.