Петербургский прозаик. Альманах №2
Шрифт:
– Бежим, Уманга!
Он обнял ее, прижал к себе. Быть может, приди она в первую ночь, он бы, не раздумывая, убежал вместе с нею. Он бы несся по выжженной солнцем, теплой даже ночью траве со всей безудержной прытью своих сильных быстрых ног, насыщенных энергией четырнадцати лет, он бы подхватил Каюмбу на руки и бежал, бежал бы с ней туда, где спасительные вершины гор, где многие сотни лет они будут вместе, где родится новое племя: от него и от нее.
Она обняла его, прижалась к его груди, затаив дыхание. Она не понимала, почему он остановился в нерешительности:
– Бежим, Уманга!
Может быть, приди она во вторую ночь, он бы тоже убежал вместе с нею. У него еще были некоторые сомнения… Он знал, что с рассветом, после третьей ночи, его поведут к пропасти, сбросят вниз. Он будет долго лететь. Как птица, сильная, независимая, беззаботная. Да, внизу камни, да, он расшибется о них с такой силой, что его кровью будут забрызганы соседние скалы. Но перед этим будет несколько секунд полета…
– Бежим, Уманга!
Но это была уже третья ночь. Что изменилось? Внешне ничего. Он просто на сутки больше просидел в глубокой яме с гладкими отвесными стенами, влажными, глинистыми. После третьей ночи его не поведут к пропасти. Он пойдет к ней сам. Он, Уманга, старший сын Великого Вождя, он, самый сильный, быстрый и ловкий среди молодых воинов, он, столько раз признававшийся своим племенем лучшим из лучших. В жертву надо принести именно его. Иначе их племя проиграет в этой войне с пришельцами. Иначе все племя ждет гибель, в лучшем случае – рабство. Нет, в худшем случае – рабство. В лучшем случае – гибель.
– Прости, Каюмба…
По той же лиане, брошенной Каюмбой, он спустился обратно в яму. Он ждал рассвета. Первые звуки наверху заставили его встрепенуться. Стражники? Настал его час? Его поведут туда, к скалам?
Нет. Это Каюмба спускалась к нему.
2
Он ел кукурузные лепешки, а Каюмба растерянно наблюдала за ним. Ей едва удавалось сдерживать себя. Ему, наверно, со стороны казалось, что она, дочь Атлантиды, не умеет плакать, теряться в сомнениях! Он хочет прослыть героем! А как же она?
– Нет, я неспособна на подвиги ни ради долга, ни ради славы, – она коснулась его волос. – Мое счастье здесь. Вот оно, на ладони. Мне просто хочется жить – тихо, мирно, спокойно. Я устала бояться. И не хочу больше ничего слышать о войне, смерти, камнемётах и варварских обычаях. Мне страшно. Защити меня!
Уманга лишь молча упрямо встряхнул головой. Он ничего не хотел слышать. Если бы его руки в этот момент не были заняты, он закрыл бы уши. Каюмба возмутилась:
– Не понимаю, почему тебя, сына вождя, приносят в жертву! Кто останется в живых, если вот так, бессмысленно, погибают лучшие из лучших? Трусы, слабаки? Ты – среди чужих, Уманга. Я – твой дом, твой кров, твоя обитель. Опомнись! Тебя предали! Тебя убивают! Не как героя, как жертву!
Она представила, что будет, если… Она останется одна. Все потеряет смысл. При свете луны его волосы отливали золотом лугов, напоминая поля, усеянные пшеницей. Запах кукурузы был таким домашним… Уманга был так близко. Ей хотелось встречать с ним каждое утро. Путать дни, глядя в его смелые веселые глаза. Стряпать лепешки, варить похлебку, стелить постель, пить каждый миг, ловить каждый взгляд, чувствовать каждый вздох. Он был так близко… и так далеко.
– Ты не то говоришь, не то… – отозвался юноша и посмотрел Каюмбе в глаза долгим проникновенным взглядом, умным и властным.
– Я люблю тебя!
– Не то…
– Бежим, Уманга! Бежим!
– Не то… Совсем не то!
Он сделал неловкое движение, словно хотел отмахнуться от чего-то лишнего:
– Я не просто cделаю шаг в пропасть, я совершу подвиг во имя тех, у кого есть шестое чувство, у кого выболела душа, у кого пересохло во рту от пустых слов и лживых обещаний. Во имя тех, кто хочет победить в этой войне! Меня ждет возрождение. Возрождение из пустоты, если я сделаю ЭТО! Какой мне свет в бегстве? Какая радость жить после этого?
Наступило долгое молчание. Она почувствовала, как погибает под тяжестью его взгляда, такого чужого и холодного. Потом произошло нечто невероятное. Из нее будто вытекли все надежды, вся радость, все ее детские трогательные мечты. Вытекли и впитались в глину этой сырой ямы. Ее руки ослабли. Каюмба сдалась:
– Что я могу еще для тебя сделать?
– Вот. Я знал, что ты поймешь меня. Верил. Утром ты уйдешь и обрубишь лиану, чтобы никому больше не пришло в голову спасать меня. И чтобы никто не подумал, будто я хотел сбежать. Я – не трус!
– Оставить тебя? Не могу!
– Можешь. Должна. И не только ради меня. Не только ради нас. В самом сердце Атлантиды есть потайной ход, туда ты уведешь племя в случае опасности.
– Почему я?
– Потому, что только ты будешь знать, как найти туда дорогу. Я знаю одну тайну, слушай…
…Они разговаривали долго. Слова сплетались, как ветви в густом лесу. Их было не расплести, не расхлестать, не развести руками. Обрывки фраз путались, цепляясь своими изгибами. Полночное эхо, вторившее юным атлантам, взмывало в небо, а потом падало желтыми листьями в темную ночь. И рождалась музыка, которая уносила их недетские мечты в мир полуяви, полусновидений.
3
Великий вождь Астродон негодовал. Как посмели жрецы выбрать в жертву его старшего сына? Он был вне себя от ярости. Звуки камнемётов, которые постоянно отгоняли пришельцев от стен крепости, только еще больше омрачали его мысли. Победоносные воинственные кличи атлантов, которые никогда не замолкали в Атлантиде, сменились визгом камней, воем пришельцев. Все это нервировало вождя.
Астродон замер на ступенях храма, ведущих к алтарю, и посмотрел наверх. Звездное небо над его седой головой было в эту ночь каким-то особенно глубоким, ясным, выпуклым, как линза. Оно словно хотело раскрыть тайну вселенского бытия.
«Мой сын Уманга никогда больше не увидит таких звезд. Как посмели жрецы так распорядиться его судьбой? Он – лучший из лучших! Ему следует жить, воевать, сражаться! Его дети должны дать миру правнуков, таких как он! Сильных, красивых, ловких!»
Астродон шел в храм, чтобы просить о милости Верховного жреца или хотя бы об отсрочке. К нему не могли не прислушаться. Слово Великого вождя имело весомую силу. Но для себя он решил, что пойдет до конца, воспользуется правом последнего вето, которое по законам Атлантиды исполняется безоговорочно в любом случае, и дается такое право один раз, когда вождь отказывается от своих полномочий…