Петербургский сыск, 1874–1883
Шрифт:
– Оно, может быть, для вас и пустое, – набрался смелости коллежский асессор, – а для меня дело жизни и смерти, уповаю только на Ваше Превосходительство, что вы разоблачите прохвостов и мошенников, выведете их на чистую воду. У меня нет более сил и возможности призвать негодяев к ответу.
– Господин Седков, давайте без околочностей, если вы хотите, чтобы я помог вам, то излагайте понятным языком. Загадок у меня и без вас хватает, – Иван Дмитриевич немигающим взглядом смотрел в глаза коллежского асессора, – итак.
– Все началось полгода тому, – начал Седков, сжимая в руках фуражку, которую снял, когда поднимался с пола, и рассказал о том, что дядюшка, поссорившись с молодой женой, составил завещание в пользу племянника, то есть его коллежского асессора, представшего теперь перед светлы очи Его Превосходительства, а месяц тому дядя возьми и помри. На радостях господин Седков загулял, а здесь приходит, вдова предъявляет духовное завещание, составленное в день смерти мужа, и что главное, весь капитал в пятьдесят тысяч, доходный дом на Васильевском, дом на Гороховой, отписаны, оказываются, вдове, – подлог, – уже спокойным голосом говорил Седков, – чистой воды подлог. Вот бумага, оставленная мне. – и он протянул Ивану Дмитриевичу, составленное и подписанное свидетелями духовное завещание в пользу племянника – Седкова Ивана Ивановича.
Путилин взял в руки бумагу, прочёл два раза и только после этого передал назад коллежскому асессору.
– Значит, то духовное составлено в день смерти?
– В том—то и дело, ежели бы раньше, хотя бы на неделю, я смирился, а так, – Седков всплеснул руками, – подозрительно. А может быть, и того, – коллежский асессор умолк.
– Что того?
– Может, дяде помогли уйти из жизни, – тихонько произнёс Седков.
– Вы утверждаете, что вашего дядю, кстати, как его имя – отчество?
– Алексей Палыч.
– Вы утверждаете, что смерти Алексея Палыча помогла нынешняя вдова, – вопросительно посмотрел на сидящего напротив побледневшего коллежского асессора.
– Софья.
– Софья?
– Софья Петровна.
– Вот именно, Софья Петровна помогла кончить дни.
– Может так, но согласитесь, подозрительно в день, когда дядя, то есть Алексей Палыч предстал перед Всевышним, он успел ещё составить духовное завещание и именно в пользу супруги, с которой был в ссоре.
– Что ж, господин Седков, я не могу вам обещать положительного исхода вашего дела, но обещаю разобраться во всем. Где проживает Софья Петровна?
Коллежский асессор продиктовал адрес.
– Можно, мне с вами? – Робко спросил Седков.
– Нет, – отрезал Путилин, – вы мне будете только мешать.
Через некоторое время Иван Дмитриевич, помахивая тростью, спустился со ступеней крыльца сыскного отделения на тротуар и тут же к нему подъехала коляска. Извозчики считали за часть подвозить Путилина, поэтому постановили, что один из них будет дежурить либо на улице Теряева, где проживал Иван Дмитриевич, либо на Большой Морской, где находилась полиция.
– На Гороховую, – тростью слегка прикоснулся к плечу извозчика и назвал номер дома.
Зацокали подковы по булыжной мостовой, дома проносились по сторонам, но Путилин был занят свалившимся на него делом. Иной раз, чтобы привести мысли в порядок и найти новые ниточки, Иван Дмитриевич отвлекался на более лёгкое дело, как казалось при беседах или со слов посыльных. И вот теперь он всецело поглощён следствием о духовном завещании, как для себя стал его именовать. В нем на первый взгляд не наблюдались подводных камни: духовное завещание, составленное второпях, за несколько часов до смерти вызывает определённые подозрения. Здесь есть над чем подумать, хотя причины бывают разные, но со счетов сбрасывать ничего не стоит.
Нужный дом находился недалеко от пересечения с Фонтанкой.
– Иван Дмитрич, подождать? – Обернулся возница к Путилину.
– Жди, – коротко кинул начальник сыскной полиции и хотел открыть дверь, но она оказалась заперта. Начальник сыска позвонил в новомодный, недавно появившийся электрический звонок. Вышедшая заспанная женщина неопределённого возраста, запахнула на груди тёплый плат, проговорила в нос.
– Чаво надоть?
– Хозяйка дома?
– Вестимо дома, кохвий пьют.
– Доложи.
– Что я девка ихняя? На втором они сидять с Петькой Медведевым.
– А ты кто такая?
– Дворничихина женка.
– А где сам?
– Так нам от места отказали, вот и ищет.
– Ясно, а что отказали?
– Да, кто её поймёт, – женщина махнула рукой.
– А кому ещё отказали?
– Дак, Маньке Беляевой, почитай, как месяц.
– После смерти Алексея Палыча?
– Точно, сразу же после похорон.
– И где она теперь? – Заинтересовался Путилин, отказ от места служанке после смерти хозяина, может быть, простой неприязнью нынешней вдовы. А может и другая причина.
– У купца Парамонова на Рижском.
– Значит, хозяйка на втором этаже.
– Угу.
– А кто служанкой?
– Дак, новую взяли.
– Что ж она не вышла?
– Дак, – усмехнулась женщина, скривив рот, – у неё и спроси.
Не успел Путилин подняться на несколько ступеней, как откуда—то сверху послышалось шуршание материала, оказалось, что спускалась молодая девушка в синем до пят платье.
– Ой. – сказала она, – как вы сюда попали?
– Дверь была открыта, – соврал, не дрогнув глазом,
Иван Дмитриевич.
– Да, – с удивлением сказала девушка и зарделась до корней волос, – вы к кому?
– К хозяйке, вестимо, к Софье Петровне.
– Как прикажите доложить?
– Статский советник Путилин по делу о духовном завещании.
Иван Дмитриевич продолжал подниматься, но высокий визгливый голос отвечавший служанке был отчётливо слышен.
– Не знаю я никакого Путилина, не знаю. Иди и откажи в приёме. Не хочу никого видеть.
Девушка не успела повернуться, как начальник сыскного отделения остановился на пороге гостиной, внимательным взглядом оглядел комнату, новую, видимо, на днях купленную мебель, аляповатые картины на стенах и сидящую за столом с открытым ртом хозяйку, онемевшую от такой наглости незнакомого ей человека.