Петля
Шрифт:
Барсук заметил, как сверкнули глаза боевика по другую сторону входа. Он кивнул, что готов напасть, и боевик ответил тоже кивком. Барсук сжал штык в одной руке и «Макаров» в другой. Откинув брезент над входом, появились двое охранников и, стоя под густым снегом, стали вглядываться в темноту.
— Товарищи!..
Это был Поляков с «Калашниковым» в руках, автомат он держал у пояса. Перепуганные солдаты замерли, в то время как Барсук молча проклинал себя за то, что позволил полковнику перехитрить себя.
— Стоять на месте!
Поляков стоял перед охранниками, широко расставив ноги,
— Либо вы пойдете на сделку с нами, либо погибнете, как и ваш товарищ, лежащий там в снегу.
Поляков скомандовал Барсуку и четырем наемникам выступить вперед.
— Мы пришли не убивать вас, нам нужно оружие и боеприпасы. У вас есть выбор. Либо вернетесь в сторожку и забудете, что видели нас, либо станете выполнять долг: попробуете бороться с нами. Тогда ляжете мертвыми.
Уверенность Полякова была такова, что он повернулся спиной к новобранцам и их автоматам. Барсук озверел, но молчал. У него не было времени слушать красивые слова Полякова. Он хотел крови и быстрой расправы.
Охранники переглянулись. В мрачные времена, когда насаждалась коммунистическая дисциплина, они должны были бы стрелять в налетчиков без разговоров или же рисковали быть расстрелянными за неисполнение уставных обязанностей. А сейчас?.. Сейчас никто не мог сказать с уверенностью, кто за что отвечает. Солдаты опустили оружие. Поляков знаком велел им вернуться в палатку. Они подчинились со смущенным и униженным видом.
Жизнь имела цену даже для такого привычного убийцы, каким был Поляков. Тем более не хотелось умирать молодым людям.
Поляков отослал одного боевика за «КамАЗом». Двух других он направил к первому складу с оружием и боеприпасами. Они нашли там безоткатные орудия — базуки, управляемые ракеты, осколочные гранаты, защитную одежду для химической войны и четыре хранилища с подкалиберными противотанковыми снарядами. Поляков знал, что Марченко был бы рад получить полный набор хранимого здесь оружия. Но как Поляков еще раньше понял — раз они пригнали во Владимир лишь один грузовик, следует произвести тщательный отбор.
В течение пятнадцати минут «КамАЗ» наполовину загрузили. Серо-зеленые ящики заполнили заднюю часть и бортовое пространство. Поляков забросил в кузов несколько комбинезонов. Барсук сунул два длинных ящика с ракетами и базуками. Еще через десять минут, работая слаженно и энергично, боевики загрузили машину полностью.
Поляков хлопнул ладошами в перчатках, как футбольный тренер, посылающий в атаку свою команду.
— Отличная работа, товарищи, — сказал он. — Который час, Барсук?
— Полдвенадцатого, товарищ полковник.
— Давайте двигаться, товарищи. Они меняют охрану в полночь.
Шофер включил мотор. Ревом дизеля взорвало покров тишины. Задний мост осел низко в снег под тяжестью многих тонн. Такая дьявольщина происходила почти всегда в экстремальных ситуациях, черт подери. Поляков видел, как Миша крутил рулевое колесо. Он раскачивал машину взад и вперед, стараясь, чтобы восьмицилиндровый мотор пересилил застрявшие колеса.
В конце концов «КамАЗ» вырвался вперед, выпустив клубы черного дизельного дыма, а в кузове загрохотали
Поляков был чрезвычайно доволен работой. Но вспомнил еще одно дело. Он пробежал через снежную поляну к сторожке, где ожидал найти обоих ребят, испуганных и растерянных. К своему ужасу, он увидел их тела запрокинутыми на парусиновую стенку палатки. Они были убиты единственным выстрелом в голову, и силой пулевого удара их отбросило назад. Такая бессмысленная жестокость вызвала отвращение даже у привыкшего ко всему работника КГБ. Он требовал, чтобы оружием пользовались лишь в случае крайней необходимости. Но кто-то из его людей пренебрег правилом. Выйдя наружу, полковник постоял на морозном воздухе, чтобы перевести дух, прежде чем присоединиться к своим.
— Это сделал я.
Полякову голос не показался знакомым.
— Эти люди находились под моей командой. Они предали меня.
Вперед вышел человек высокого роста, в армейской фуражке, полушубке и черных кожаных ботинках. Поляков заметил погоны с двумя просветами и двумя звездами.
— Вам не следовало бы прибегать к чрезвычайным мерам и красть оружие. Вламываться, резать проволочное ограждение, убивать моего охранника. Нет! Мы могли бы спокойно договориться. Посидели бы, выпили водки или армянского коньячка, пришли к соглашению. Как человек с человеком. Вы могли бы получить все это за умеренную цену. На прошлой неделе я продал оружия на десять тысяч долларов дельцам из Сербии. Доллары? Рубли? Это не имеет значения. Но теперь вы создали для меня массу проблем.
Поляков понимал, куда клонит подполковник. Он разговаривал уже на языке рыночной экономики, на жаргоне армейского офицера, желающего вступить в сделку.
— Вам нужны «Калашниковы»? Для вас каждый обойдется в двадцать тысяч. Гранаты? Тысяча за штуку. Я имею представление о ценах за пределами базы. Мы запросто сговорились бы.
Офицер придвинулся поближе, понизил голос.
— Нужен бронетранспортер? Я продал бы вам один за три миллиона, конечно, наличными.
Полякову удалось наконец рассмотреть лицо подполковника: оно было худым, усталым и изнуренным, с широкими черными бровями и впалыми щеками.
— Ну, а зачем же вы убили этих ребят? — спросил Поляков. — Вы оборвали две жизни, в то время как я решился оставить их в живых. Свидетелей, между прочим.
— Это потому, что мне нужно сохранить свой статус, — ответил подполковник. — Для меня продать вам оружие — это одно дело. Я несу за это ответственность и принимаю на себя риск. Но в то же время я должен поддерживать дисциплину на своей базе. Под моей командой находится шесть тысяч человек. Если я перестану их контролировать, наступит анархия. Я убил двух охранников в назидание остальным. — Поляков посчитал объяснение подполковника недоказательным и нечестным. — Мне нужно поддерживать дисциплину, но я нуждаюсь и в наличных. Мне нужно кормить эти шесть тысяч человек. Российское Министерство обороны не дает денег на продовольствие. Людям нужны квартиры, но у меня нет денег, чтобы строить дома, и нет никакой надежды получать средства от Москвы. Потому что никто ничего не желает решать, у каждого свои проблемы, главным образом — как побыстрее побольше нахапать, а остальное — до феньки.