Петр Великий

Андерсон Мэтью Смит

Внезапное появление мощного российского флота, хотя по практическим результатам и не очень примечательно, было гораздо более резким и сознательным разрывом с прошлым, чем любая обычная военная победа царя. Ни для одного аспекта деятельности Петра не было меньшего прецедента в русской истории. Ни одно дело не было так непосредственно и демонстративно связано с работой самого царя. В течение всей его жизни для Петра флот был самой большой страстью, самым большим, если не единственным оплотом его надежд. Практические детали, связанные с его строительством, навигацией, даже названия судов, их организация, система используемых сигналов, — все это никогда не переставало привлекать его заинтересованного внимания [87] . В определенном смысле флот был не многим больше, чем гигантская, сложная и дорогая игрушка, построенная и работающая для его личного удовольствия. Над этой игрушкой он радостно трудился еще молодым человеком, все проверяя своими руками. Прусский дипломат Вокеродт, один из наиболее острых наблюдателей более поздних лет правления, заметил, что «никакая победа не могла бы принести ему так много удовольствия, как малейший успех, которого добивались его суда и галеры», в то время как «с другой стороны ничто не сокрушало его так остро, как малейшая неудача его судов», и что «в сумме, страсть к флоту одержала победу в нем над всеми другими желаниями и предпочтениями».

87

Например, он лично разработал некоторые сигналы для использования на своих судах уже в 1694 году и кодекс инструкций в 1696 году для нового флота, который будет построен на Азовском море. (Г. Я. Салман. Морской устав 1720 г. — первый свод законов русского флота // Исторические записки. Т. LIII (1955). С. 311).

Ясное представление об использовании мощного флота могло развиваться у Петра только постепенно. Хотя на самом деле остается спорным, развилось ли это представление полностью вообще. Его судостроение с Кордтом и Брандтом в конце 1680-х годов было юношеским увлечением. Его первое впечатление от увиденного открытого моря в Архангельске в 1693 году подтвердило и еще более глубоко укрепило его страстный интерес ко всему морскому, но это оставалось вопросом личного вкуса. Даже строительство флота из галер на Дону в 1696 году было не больше чем приложением к конкретным военным действиям. Однако его аппетит к военно-морской мощи рос вместе с едой. К последним годам семнадцатого столетия стало ясно, что молодой царь будет двигаться по этому пути все дальше и быстрее. В 1698 году в Азове была открыта школа навигации. В конце того же года был учрежден Военный Морской Приказ как главный орган управления новым флотом: в 1701 году был основан Адмиралтейский Приказ, чтобы контролировать строительство судов для флота. Достижение территориального выхода к Балтийскому морю в 1703 году открыло новые возможности, которые были сразу же подхвачены. Военно-морское судостроение в беспрецедентном масштабе, сначала на реке Свирь, а затем с 1705 года на большой новой верфи Адмиралтейства в С.-Петербурге, быстро дало России мощную Балтийскую эскадру для использования против шведов. Достойно внимания, что если два наиболее заинтересованных министерства в 1701 году потратили на флот меньше 81 000 рублей, то в 1706 году они уже израсходовали почти 240 000 [88] . К 1715 году на флот затратили свыше 700 000 рублей, а в 1724 году 1 200 000 рублей. Когда Петр умер, Балтийскую эскадру составляли, кроме малых и находящихся в строительстве судов, тридцать четыре линейных судна и пятнадцать фрегатов, укомплектованных 28 000 человек. Это сделало Россию значительно более мощной военно-морской державой, чем Швеция или Дания [89] .

88

П. Милюков. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. (2-е изд., С.-Петербург, 1905). С. 138.

89

См. точные цифры в: Г. А. Некрасов. Военно-морские силы России на Балтике в первой четверти XVIII в. II Вопросы военной истории России. С. 238–250.

Подобно армии, флот страдал от нехватки компетентных офицеров; и в этом случае все, касающееся знания навигации, пушечного дела и подготовки моряков представляло весьма трудно разрешимую проблему. Учреждение Военно-морской академии в С.-Петербурге (которая в 1718 году имела 500 учеников) и Школы навигации в Москве было серьезной попыткой выправить положение; но в течение всего правления Петра флот продолжал оставаться гораздо более зависимым от иностранцев чем армия.

Ажиотаж вокруг развивающегося флота как отражение интересов и индивидуальности самого Петра не должен заслонять от нас факт, что энергия и ресурсы, использованные для этой цели, были в значительной степени потрачены впустую. Галеры, построенные в 1696 году, существенно помогли в захвате Азова. Балтийский флот галер помог действиям в Финляндии и нанес большой ущерб Швеции в 1719–1720 годах. Более же крупные и дорогие линейные суда и тем более фрегаты были другим делом. Эскадра, базирующаяся в Азове с 1697 года, так никогда ничего и не достигла, а вскоре была разрушена после Прутской кампании. Балтийский флот, несмотря на победу у Гангута в 1714 году, доставившую Петру так много удовольствия, и на растущее за счет него численное превосходство в военной мощи, нанес слишком мало реального ущерба шведам. За всю войну он захватил только одно шведское линейное судно, в то время как в 1715 году один только датский флот захватил четыре. Так как он не отвечал никакой глубокой национальной потребности, то быстро пришел в упадок после смерти своего создателя.

Внушительный рост российской армии и флота, учитывая их роль в изменении международного положения страны, имел некоторые конструктивные результаты. Он стимулировал определенное развитие административных усовершенствований. Благодаря поддержке переводов иностранных трудов по военным и военно-морским делам, он стимулировал интеллектуальную жизнь, хотя и очень незначительно. Несомненно, он дал толчок некоторым видам экономического роста, что помогает объяснить увеличение производства Россией железа от 120 000–150 000 пудов (пуд весил тридцать шесть английских фунтов) в первых годах восемнадцатого столетия до 1 165 000 пудов в 1725 году. Этим же фактором вызвано учреждение первых государственных текстильных фабрик в России (в 1704 году около Воронежа, в следующем году в Москве), обеспечивавших ткань для армейского обмундирования. Беспрецедентный спрос на стрелковое оружие (армейское хозяйство затребовало в 1711 году 122 600 мушкетов для пехоты и 49 800 для конницы) привел к созданию ряда оружейных фабрик [90] . Однако как бы ни был русский народ заинтересован во всех этих ограниченных и косвенных выгодах, они перечеркивались прямыми и невыносимо тяжелыми трудностями, которые создавала новая военная и военно-морская мощь.

90

Много подробностей по всей проблеме оснащения армии и флота может быть найдено в: Бескровный. Русская армия и флот. С. 74—100.

Эти трудности принимали ряд форм. Наиболее очевидной была военная служба, о которой уже вкратце рассказано. Между 1705 и 1715 годами проводилось двенадцать общих призывов людей в армию, при норме один от каждых двадцати крестьянских хозяйств, а также много местных и частичных воинских повинностей от определенных социальных групп и для специальных целей [91] . С 1702 года прошел также ряд призывов для нового флота, хотя и в намного меньшем масштабе, чем для армии. С 1699 до 1714 года, когда спрос правительства на них был самый высокий, приблизительно 531 000 новобранцев была призвана на обе службы, в среднем по 22 000 человек в год. Режим Петра стал более требовательным, так как явная неизбежность войны со Швецией и турками угрожала более серьезно. Сначала брали только холостяков в возрасте 15–20 лет; но вскоре были привлечены женатые мужчины, тридцати или даже сорокалетнего возраста. Во время Турецкой войны призывались мужчины до пятидесяти лет, если они казались пригодными для службы, такой сильной стала потребность в людях в те трудные годы. Также показательно для трудностей, с которыми правительство столкнулось, что призывы с течением времени приходилось все более часто сопровождать угрозами. Непокорные и нежелающие разыскивались под угрозой принуждения выставлять новобранцев по двойной норме с конфискацией поместий у землевладельцев, не желающих отдавать крестьян армии, вводилась даже смертная казнь для препятствующих и бездеятельных должностных лиц или деревенских старост. Картина, по крайней мере до последнего десятилетия жизни царя, представляет собой решение одной из самых тяжких задач, осуществляемое с нарастающим напряжением при помощи все более жестоких методов.

91

Детали этих местных параметров для мужчин см.: М. Клочков. Население России при Петре Великом. Т. I. (С.-Петербург, 1911). С. 105.

Этот набор людей для армии сопровождался одинаково безжалостным и решительным набором других людей для принудительного труда на больших строительных проектах Петра, каждое из которых имело некоторое прямое или косвенное отношение к военным мероприятиям. Новые крепости и гавани (в Азове, Таганроге и Нарве, например); новые каналы; наиболее тяжкое из всех — строительство на болоте и топи новой столицы — все эти честолюбивые замыслы смогли стать реальностью только за счет тяжелого принудительного труда и пота десятков тысяч чернорабочих. Было подсчитано, что между 1699 и 1714 годами Петр умудрялся привлекать к принудительному труду для таких целей в среднем приблизительно 17 000 человек каждый год. Между 1699 и 1701 годами около 20 000 человек посылались каждый год для работ на воронежских верфях, в 1701 году было почти 9 000 работающих в гавани в Таганроге (хотя это число несколько снизилось в последующие годы). В 1698 году 20 000 крестьян были собраны для работы на Волго-Донском канале; точно так же 15 000 армейских новобранцев были посланы на строительство канала в 1721 г. и 20 000 солдат использовались для той же самой цели в 1724 году. С конца 1709 г. был произведен призыв около 40 000 человек в год, кроме большого числа используемых в других частях России, для работы на строительстве С.-Петербурга; в марте 1715 г. война с Турцией закончилась распоряжениями послать 12 000 человек в южные области для строительства укреплений. В этой сфере свободно использовались также и угрозы, чтобы набрать требуемое количество людей. Так, в октябре 1711 года непокорные города, которые не сумели собрать указанную квоту рабочих, находились под угрозой «ужасного и беспощадного наказания». Тем не менее имела место большая и непрерывная трудность в наборе рабочих, в которых царь постоянно нуждался. Хотя в 1709 году имелось свыше 10 000 чернорабочих призывников, занятых на строительстве С.-Петербурга, это было намного меньше того количества, которое требовалось Петру. В следующем году Московская губерния послала только четверть указанного количества для работы на строительстве столицы. В 1714 и 1715 годах количество, посланное другими губерниями, едва достигало трети от требовавшегося. Также известно, что многие из рабочих, предназначенных для С.-Петербурга, часто посылались в другие места. В 1706 году, например, половина из первоначально предназначенных для С.-Петербурга на самом деле были посланы в Нарву [92] .

92

История рабочих Ленинграда (Ленинград, 1972). Т. I. С. 26.

Адмиралтейство в С.-Петербурге было одно время самым большим производственным предприятием в России, а может быть, и самым большим в Европе. Кроме верфей, которые были его реальным смыслом существования, оно включало большую группу фабрик, чтобы выполнять заказы флота. На пике своей деятельности оно нанимало до 10 000 человек. Большинство квалифицированных рабочих были завербованы принуждением, принудительным поселением на жительство в новой столице ремесленников и техников различной специальности. Этот процесс начался летом 1705 года с насильственного переселения в С.-Петербург людей с Олонецкой верфи и продолжался в последующие годы. Таким образом, в результате указа 1710 года Адмиралтейство получило в течение последующих двух лет 1 626 квалифицированных рабочих, которые были вынуждены осесть в новой столице, в то время как в 1713 году другой указ требовал (довольно неудачно: больше чем половина из них убежали в течение одного года) поселения там 1 000 плотников. Свободные оплачиваемые работники также использовались для квалифицированной работы, особенно в более поздние годы Петра; но размер зарплаты не соответствовал той степени занятости, в которой такие рабочие должны были быть завербованы. Однако для своих чернорабочих, которые составляли 2/3 всей рабочей силы, Адмиралтейство всегда предпочитало применять принуждение. В 1714 году, например, Петр «приписал» к нему 24 000 крестьянских хозяйств из С.-Петербургской и Архангельской губерний. Они были вынуждены посылать людей работать в столице, как правило, приблизительно по 3 500 человек на срок до четырех месяцев.

Этот принудительный труд был тяжелым бременем для его участников. Инструкции Адмиралтейства, составленные в 1722 году, определяют рабочий день (не включая обеденный перерыв) в 13 часов летом и 11 ¹/ ₂часов в другие месяцы. Правда, в дополнение к воскресеньям имелось сорок четыре других дня, церковные праздники, дни святых, когда не производилась никакая работа; но, с другой стороны, условия жизни подневольных чернорабочих были очень плохи. Обычно не создавалось никаких условий вообще для размещения их летом, когда они жили в хижинах и землянках. Не удивительно, что из 32 000 человек, занятых на принудительном труде в новой столице в 1716 году, 1 000 умерли, а другая 1 000 были серьезно больны [93] .

93

История рабочих Ленинграда. Т. I. С. 36.

Имелись и иные важные пути, которыми рост вооруженных сил посягал на жизнь обычного русского человека посредством новых или ужесточением прежних требований правительства. Одним из них было увеличивающееся налоговое бремя. В первом десятилетии восемнадцатого столетия, когда трудности войны со Швецией были наиболее остры, 75–80 процентов всего правительственного расхода уходило на военные потребности; и даже в 1725 году 74 % от всех денег, потраченных государством, пошло на армию и флот. Возрастающий вес налогообложения был, таким образом, в большей степени результатом непреклонных требований войны со Швецией. Действительно, многие из новых налогов начальных лет войны ясно показывают это своими названиями — драгунские деньги, корабельные деньги, рекрутские деньги. Другим типом порожденного войной требования, которое легко бросается в глаза, была потребность транспортировать в беспрецедентном масштабе и на далекие расстояния оснащения и запасы для армии и в меньшей степени — для флота. Такой тип службы пал в основном на крестьян Северной и Центральной России, особенно на принадлежащих монастырям. В 1702 году 4 428 телег, груженных хлебом, и 8 595 с другими военными запасами выехали из Москвы на северо-запад для нужд армии. В следующем году соответствующие цифры были 5 290 и 11 318: увеличение отражает более интенсивную военную деятельность и начало строительства С.-Петербурга [94] . Примем во внимание, что в 1702 году оброк такого рода требовался только в двадцати районах (уездах), а в 1705 году уже в пятидесяти уездах крестьяне вынуждены были выполнять их. Ту же закономерность можно отметить в меньшем и более близком географическом масштабе. В 1701 г. только шесть крестьянских хозяйств в Воротынском уезде (приблизительно 200 миль на юго-запад от Москвы) были вынуждены работать таким образом, принимая во внимание, что в 1706 году число увеличилось до пятидесяти [95] .

94

Г. Д. Капустин. Гужевой транспорт в Северной войне // Вопросы военной истории России. С. 162.

95

Клочхов. Население России. Т. I. С. 158.

Оплата налогов обычно в виде ржи или овса, иногда продуктами питания или мухой, имела длинную историю в России. Однако теперь к ней добавилась необходимость обеспечить большим количеством продовольствия и фуража армию и флот. В 1711 году, например, было приказано, чтобы поставки такого вида для военного использования были собраны во всех губерниях, за исключением С.-Петербургской. В 1712 году Московской губернии было указано обеспечить шестимесячную поставку фуража для четырех полков, а в августе 1714 года Петр распорядился о сборе больших поставок продовольствия для флота. Требования такого рода вызывали серьезный протест даже у собственных агентов правительства. Так, например, вице-губернатор С.-Петербургской губернии жаловался в декабре 1712 года, что если три новых полка будут размещены в городах области и будут снабжаться ими, то «эти города и уезды уменьшатся до полных руин»; и имеется множество свидетельств подобных трудностей в других местах России. Больше чем через десять лет после смерти Петра секретарь прусской дипломатической миссии, проведя четверть века в стране, отмечал, что обычный русский все еще смотрел на армию, созданную царем, как на «новые цепи», которыми он был крепче, чем когда-либо прежде, прикован к произволу правителя [96] .

96

Клочков. Население России. Т. I. С. 170–173; W. Mediger, Moskaus Weg nach Europa (Braunschweig, 1952), p. 123.