Петр Великий
Шрифт:
Размещение российской армии в одном из немецких государств дало новый стимул враждебности, с которой теперь широко рассматривали Петра. Летом 1716 года уже имело место почти массовое бегство мекленбургской знати, вызванное притеснением и высокомерием князя Репнина, российского командующего там. Их жалобы в Вену становились все более громкими, и Габсбург все более откровенно ненавидел эту иностранную оккупацию части Священной Римской империи. Ганноверцы были встревожены присутствием такой мощной и потенциально враждебной силы около своих собственных границ; и в декабре Бернсторф предложил имперскому представителю, что русских нужно вытеснить из империи и заключить договор с Польшей, препятствующий их возвращению. У Англии имелось несколько причин для опасений и беспокойства. Петр мог бы поддержать якобитов [68] , которые по непосредственным результатам восстания 1715 года казались самой реальной опасностью для режима Георга I. Россия могла бы управлять столь многим на Балтийском побережье, что она получила бы близкое к монополии «обязательно необходимое» количество военно-морских складов, запасов смолы, конопли, и прежде всего высокие деревья сосен, подходящие для мачт и рей, в которых так сильно нуждался британский флот. «Обязательная дистрибуция Ливонии, — убеждал Георга Макензи, новый британский посланник в С.-Петербурге в августе 1715 года, — имеет предельную важность для нас не только для торговых, но и для других поводов, к которым мы не можем быть безразличны». Позволить Петру сохранить С.-Петербург, так же как и Архангельск, значило бы «поставить нашу нацию и флот на его усмотрение» [69] .
68
Якобиты (не путать с якобинцами!) — приверженцы английского короля Якова (Jacobus) II, свергнутого в результате государственного переворота 1688–1689 гг., и его потомков. В 1715 г. якобиты предприняли безуспешное восстание в пользу династии Стюартов.
69
Memorandum on the Baltic provinces conquered by Russia, 31 August 1715, in S. P. 91/107.
Наконец-то мир, 1717–1721 гг.
Опасения и негодование, которые вспыхнули в 1716–1717 годах, не могли полностью успокоиться, пока жил Петр. Его мощь, угрожавшая северу Германии, вместе с его позицией в Польше и его отношениями с Пруссией продолжали тревожить императора. Его контакты с якобитами и рост его флота оставались источником беспокойства в Уайтхолле. Его амбиции в Северной Европе теперь казались большой угрозой европейской стабильности, как и амбиции Испании в Средиземноморье. Наиболее важным, результатом этих чувств был оборонительный союз, подписанный в Вене в январе 1719 года между императором Карлом VI, Георгом I, а также герцогом Ганноверским и Августом II как герцогом Саксонии. Его главная цель состояла в том, чтобы вывести российские силы из Польши и предотвратить их возвращение. В течение февраля, глубоко возмущенный, но не желающий рисковать конфликтом с императором и его союзниками, Петр начал медленно выводить свои полки из Польши, хотя для завершения передвижения потребовалось бы несколько месяцев. Его враги надеялись увеличить свое преимущество далее; и ганноверско-шведский мирный договор в ноябре 1719 года, который уступил Бремен и Верден Георгу I, казалось, открывал путь к дальнейшему давлению на Россию. Джеймс Стэнхоуп, один из двух британских государственных секретарей и теперь наиболее активный из всех противников Петра, надеялся создать широкую антироссийскую коалицию из Ганновера (молчаливо поддерживаемого Англией), Швеции, Саксонии, Пруссии и Польши. Обсуждение возврата Швеции всех территорий, которые завоевала Россия, или возможного возвращения Киева и Смоленска Польше, свидетельствовало о том, что допускалась возможность отказа царя от предложенных ему условий. Адмирал Норрис, командующий британским флотом в Балтийском море, говорил приблизительно в конце года, что имеется «такой мощный альянс, формирующийся сейчас на Севере, будет достаточен, чтобы удержать его [Петра] в пределах границ и, возможно, вынудит царя принять британское посредничество и заключить мир со Швецией» [70] .
70
Craggs (Secretary of State) to Norris, 3 November 1719, S. P. 104/155.
Это были только мечты. Антироссийский союз никогда не осуществился. Речь Посполитая (в отличие от правителя, Августа II) не подписалась под соглашением в Вене. Без его строгого соблюдения антироссийских полномочий было трудно достигнуть многого; но в феврале 1720 года Петр и Фридрих-Вильгельм I Прусский согласились сохранять нейтралитет так же, как и существующую политическую структуру. Это — первое проявление в истории фактора, который должен был объединять эти две державы в течение следующих двух столетий — обоюдное желание сохранять Польшу слабой и разъединенной. В июле король Пруссии, который самостоятельно заключил мир со шведами в феврале, объявил, что он не будет делать ничего, чтобы помогать Швеции или выступать против России, пока продолжается война. Без Польши и Пруссии никакая антироссийская лига не могла бы иметь реального влияния. Надежды на уход Петра со своих балтийских территорий были теперь простой фантазией; особенно когда Карл VI, как только русские оставили Мекленбург и Польшу, стал намного меньше интересоваться любыми видами эффективных действий против них [71] .
71
Детальное обсуждение попыток сформировать антироссийский союз и их неудач в: L. R. Lewitter, «Poland, Russia and the Treaty of Vienna of 5 January 1709», Historical Journal, XIII (1970), 3-30.
Если бы Карл XII прожил больше (он был убит в декабре 1718 года при осаде норвежской крепости Фредериксхалль), возможно, что он согласился бы на русско-шведский мир, даже на такой, который повлек бы тяжелые территориальные потери на восточных берегах Балтики. В октябре — ноябре 1714 года шведский король, после пяти лет добровольного изгнания в Турции, проделал замечательную поездку в карете и верхом, большей частью только с единственным компаньоном, от Демотики во Фракии к Штральзунду, одной из немногих реликвий балтийской империи, все еще остававшейся в руках шведов. В последние годы своей жизни он делал большие усилия, со значительным успехом, пытаясь восстановить шведскую военную мощь. В эти годы активная дискуссия о политической линии, которой Швеции следовало бы держаться для успешной борьбы с врагами, теперь развернулась против самих шведов. С одной стороны, утверждалось, что необходимо сохранить главное, что сделало Швецию, по крайней мере для трех поколений, действительно великой державой, то есть ее позицию в Германии. Чтобы возвратить свои немецкие владения, Бремен, Верден и Померанию, отняв их у пылающих жадностью Ганновера, Дании и Пруссии, имело смысл предложить концессии Петру в обмен на мир и, возможно, даже получить российскую помощь против других противников Швеции. Однако, с другой стороны, против этого можно было бы возразить тем, что царь был наиболее опасным из всех ее врагов. Мир с Данией и Ганновером освободил бы ресурсы для использования против него. Это имело бы важное преимущество в перемещении места борьбы в балтийские провинции, далеко от непосредственно Швеции, таким образом ослабив напряжение войны. А это могло бы также привести в ее обоз британскую военно-морскую поддержку, которая будет очень полезна в любых новых кампаниях, в Ливонии или Эстонии. Шаткая антишведская коалиция должна быть сломлена. Но в каком направлении должно начаться мирное наступление?
Решение было трудным и осложнилось с момента, когда тесно переплелось с династической и фракционной борьбой в Швеции из-за престолонаследия ввиду бездетности Карла XII. Племянник короля, молодой герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский, чьи собственные земли были оккупированы датчанами и который надеялся вернуть их, стоял за восстановление шведской власти на севере Германии и был поддержан сильной партией в Швеции. Ему противостоял принц Фридрих Гессенский, который в 1715 году женился на сестре Карла Ульрике Элеоноре (и который в 1720 году стал королем Фридрихом I Шведским), не имеющий никакого личного интереса в немецкой позиции и более сочувствующий идее длительного сопротивления России.
Трудно понять намерения Карла. Конечно, он серьезно рассматривал соглашение с Петром. Уже в июле 1716 года он сказал Георгу Генриху фон Гёрцу, голынтинцу, который был теперь его главным советником по внешней политике, что он не против, позволить царю сохранить за собой Карелию и Ингрию, если в свою очередь Петр пообещает помощь против других врагов Швеции. В мае 1718 года затянувшиеся русско-шведские мирные переговоры открылись в Лёвё на Аландских островах. К августу Гёрц и Остерман, ганноверец на русской службе, бывший главой российской делегации, достигли по крайней мере очевидного соглашения. Взамен балтийских областей Петр обеспечил бы российский вспомогательный корпус в 20 000 человек, чтобы действовать под шведским командованием против Георга I. Он также позволит Карлу XII отобрать норвежскую территорию у Дании, будет сотрудничать с ним в Польше в поддержку Лещинского и добьется мира между Швецией и Речью Посполитой. Герц лично был очень непопулярен. Более важными были широко распространенные надежды, что Петр мог скоро умереть и что его смерть будет сопровождаться большим внутренним беспорядком в России и отказом от иностранных амбиций: трагическая и захватывающая судьба царевича Алексея в течение этого года сделала многое, чтобы усилить такие чувства. Поэтому возможность урегулирования была упущена. К октябрю князь Б. И. Куракин, российский посланник в Гааге, настоятельно убеждал, что мир со Швецией, означавший разрыв с некоторыми западноевропейскими государствами, не был в интересах России, в то время как сам Остерман думал, что переговоры в Лёвё должны быть закончены. Даже прежде чем Карл XII был убит (был ли это выстрел вражеского солдата или одного из его собственных попутчиков, это никогда окончательно не будет выяснено), Петр перенес свое решение на август.
С уходом короля вся ситуация изменилась. Сторона, которая одобрила концессии в Германии и борьбу до конца за Ливонию и Эстонию, была теперь у власти в Швеции. Гёрц был казнен в марте 1719 года. Британское влияние на шведскую политику заметно увеличилось. Миссия Остермана в Стокгольме в июле — августе того же года не имела никакого результата, и Аландские переговоры наконец закончились. Мир с Ганновером в ноябре 1719 года и с Пруссией в феврале 1720 года освободил шведские ресурсы для длительной борьбы против России. Тем не менее Петр остался непреклонен перед лицом этих новых трудностей и своей собственной увеличивающейся изоляции. «Я ручаюсь Вашему Величеству, исходя из моего более раннего опыта, — писал он Фридриху-Вильгельму I Прусскому, — что я не вижу никакого другого пути обеспечения разумного мира со Швецией… чем через жесткость; и если бы я встал на другой путь и позволил бы себе быть напуганным многими опасностями, которые угрожали мне, тогда я не достиг бы того, что у меня теперь явно есть с Божьей помощью» [72] . Он имел существенные причины для надежды. В 1719 году российские силы совершили крупномасштабную высадку в Швеции и разорили сельскую местность всего лишь в нескольких милях непосредственно от Стокгольма. Находящаяся в Балтийском море сильная британская эскадра, обязанная защитить шведов и даже, если возможно, уничтожить российский флот, не сделала ничего для выполнения своей задачи: мощные британские линейные суда были безнадежно плохо приспособлены к действию среди рифов и островов против быстро перемещающихся по мелководью российских галер. (Они теперь оказались гораздо более полезными для Петра, чем большие парусные суда, которые он щедро одаривал такой любовью и энергией.)
72
С. А. Фейгина. Миссия А. И. Остермана в Швецию в 1719 году // Вопросы военной истории России XVIII и первой половины XIX веков (Москва. 1969). С. 294.
Шведы сдавались не легко. Союз, подписанный с Георгом I в феврале 1720 года, давал им формальное обещание британской поддержки. В этом году не было никакого повторения разрушений, которые русские причинили в течение предыдущего лета: хотя силы Петра произвели небольшую высадку в Северной Швеции, британская эскадра оказалась способной предотвратить любое крупномасштабное нападение со стороны Аландских островов. Но положение Швеции быстро становилось безнадежным. В Англии весьма сильно ненавидели балтийскую неразбериху и вытекающий из этого риск ущерба выгодной торговле с Россией (хотя Петр, несмотря на англо-русскую враждебность, тщательно воздерживался от любого вмешательства в торговые отношения с Британией). Кроме того, Южный Морской Пузырный кризис, который достиг пика летом 1720 года, сильно поколебал, пусть временно, британскую способность продолжать всякую сильную внешнюю политику. Результатом было то, что в ноябре Георг I должен был торопить шведское правительство заключить мир с Россией как можно скорее. В Стокгольме надежда на любую эффективную помощь извне уже была оставлена. Было ясно, что война проиграна: уже в апреле 1720 года барон Спарре, шведский посол в Париже, обсудил мирные условия со Шлейницем, российским посланником во Франции.
В феврале 1721 года представители двух держав прибыли в небольшой город Ништадт в Финляндии, который был согласован как место проведения мирной конференции. Даже на этой стадии шведы возлагали некоторые надежды на французское посредничество как средство смягчения условий, которые они должны будут принять. Предварительные обсуждения показали, однако, что российские дипломаты не желали даже обсуждать возможность отказа от Ливонии или Эстонии. «Петр, — сообщал французский посол в марте, — имел 115 000 регулярных солдат, годных для несения службы, его пехота „лучше и представить нельзя“, так же как и 48 линейных судов и 300 галер. Он уже имел 25 000 человек в Финляндии и намеревался послать туда еще 11 000 человек, так же как и погрузить 40 000 на свои галеры, чтобы опустошить непосредственно Швецию» [73] . В такой ситуации дипломатия только ограничивала возможности; жесткая реальность ситуации обернулась разрушительными набегами на Северную Швецию, которые продолжались в течение нескольких недель после того, как конференция официально открылась 22 мая. К концу июля все главные вопросы, проблемы были улажены, хотя спор по ряду второстепенных вопросов происходил в течение двух месяцев и после. Соглашение было подписано ночью 10–11 сентября. Ливония, Эстония, Ингрия и Карелия отошли к России, хотя за Ливонию Петр согласился выплатить Швеции два миллиона рейхсталеров (путь, которым эта оплата должна быть произведена, был одним из последних наиболее спорных пунктов). Швеция должна была также сохранить право беспошлинно покупать ежегодно ограниченное количество ливонского зерна. В уступленных привилегиях не должны были отменяться привилегии городов, гильдий и т. д., и положение лютеранской церкви. Король и Речь Посполитая должны были быть признаны по соглашению союзниками России, и Англия как союзник Швеции.
73
Сборник. Т. LX. С. 208–210.
Петр также обещал не вмешиваться во внутреннюю борьбу относительно формы правления в Швеции или в престолонаследие шведского трона. Все же победа Гессенской партии в династическом конфликте, который последовал за смертью Карла XII, уже заставила соперника-кандидата, Карла-Фридриха Гольштейн-Готторпского искать убежище в России. Подразумевалось, что любые сделанные на бумаге обещания не лишали царя доступа, всякий раз, когда он решал использовать изгнанника, как мощный инструмент для вмешательства в шведскую внутреннюю политику. В последние годы своего правления он показал, что этим можно хорошо пользоваться. После 1721 года российское влияние в Стокгольме было направлено в пользу Гольштейнской партии, и когда в ноябре 1724 года царь согласился на брак своей старшей дочери Анны с Карлом-Фридрихом, брачный контракт включал обещание Петра поддерживать, «если необходимо», требование герцога шведского трона. Новый статус Швеции символизировался ее новой конституцией 1720 года. Этот финал абсолютизма подрезал под корень монархическую власть и делал правительством разновидность парламентской олигархии. Шведам никогда не суждено было осознать глубины оскорбления, нанесенного им «коронованной республикой» Польши. Но новый режим положил конец всяким претензиям Швеции на титул великой державы. Колесо фортуны, в самом деле, вращалось, как не замедлили указать на это морализирующие современники. В то время как конкурент, явно непобедимый на первых стадиях долгой борьбы, выдохся и пал, Россия взошла на потрясающий новый уровень силы и мощи. И это казалось современникам почти единоличным достижением своего правителя, плодом личной прозорливости, решительности и настойчивости Петра. Триумфальная процессия в Москве, которой царь праздновал наступление мира, была для него церемониальной печатью, отметившей труд, часто сложный и со срывами, иногда даже отчаянный, который доминировал над всеми его свершениями и занял почти половину его жизни.