Петропольский цикл. Дилогия
Шрифт:
В сущности Петр Петрович был милейшей души человеком, если не контактировать с ним на профессиональном поле.
Я завозился с замком, открыл дверь и тут же получил мощную струю какой-то дряни в лицо. Не успев остановиться, я вздохнул и почувствовал, как голова теряет контакт с остальным телом. Дрянь была едкой, тошнотворной. Оставалось надеяться, что это не дих-лофос и не боевое отравляющее вещество. Мозг закачался на качелях нервов, и я ощутил, как теряю контакт с реальностью.
Распахнув глаза до предела, я посмотрел за порог и обнаружил, что крыльца и привычной набережной там нет. Грандиозный
С пересечением порога сознание покинуло меня. Надвинулась чернота. И я исчез.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Сознание возвращалось болезненно. По капле оно заполняло меня, как наполняют песчинки нижнюю половину песочных часов. Каждая вернувшаяся частица памяти – дикие муки. Я застонал и попытался пошевелиться, не раскрывая глаз. Тут же почувствовал, что сижу на какой-то поверхности. Наверное, стул или табурет. Я приоткрыл глаза, и в меня вонзились тысячи крохотных игл. Никакой картинки. Только расплывчатое пятно. Смесь красок, как на палитре. Болезненных красок.
– Приходит в себя. – Голос звучал глухо и как-то потусторонне.
Ощущение, что бесплотный.
– Сходи за папой. – Другой голос был более тонкий, но также какой-то бестелесный.
– Чего сказать-то?
– Пришел в себя. Готов к базару.
– Какой тут готов. Он же еще в полной несознанке.
– Ты иди. Иди. Твое дело – ходить. А мое – думать.
– Как знаешь, Черт. Как знаешь, – проворчал второй и исчез.
Глухие тянущиеся удары.
Шаги, догадался я.
Я моргнул, пытаясь избавиться от боли, но не помогло. Как не видел ничего, так и не увидел.
Я попытался поднять руки к глазам и протереть их, надавить, чтобы боль исчезла. Но руки даже не пошевелились. Что-то мешало в районе запястий. Связан, значит. Замечательное начало. Просто великолепное. В таком состоянии я не способен даже переносицу почесать, не то что с бандитами воевать. А ведь расклад отвратительный. По такому раскладу меня точно прикончат. В руках бандитов, связан, мир не вижу, так еще и не в состоянии сопротивляться.
Я вновь открыл глаза. Ситуация более или менее прояснялась. Появились очертания предметов. Цветные контуры, среди которых выделялась человеческая фигура. Она находилась напротив меня. Возвышалась на табуретке. Что-то вытянутое лежало у нее на коленях. Автомат – скользнула догадка.
Нехорошая ситуация. Меня сюда притащили явно не для того, чтобы попросить автограф. Придется смириться и посмотреть, чем все дело закончится. Хочется надеяться, что не моей смертью.
Я яростно заморгал. И постепенно картинка прояснилась.
Я сидел на табуретке. Руки у меня явно были связаны, причем каким-то ремнем. Посмотреть я не мог, так как скрутили мне руки за спиной. И не посмотреть, и не пошевелиться. Такая чудовищная комбинация. Табуретка находилась в каком-то странном разбитом месте. Широкое помещение, словно заброшенный заводской цех. Пол усыпан битым5 стеклом, осыпавшейся штукатуркой и пылью. Толстый слой пыли. Хотелось бы знать, откуда эта пыль. Узнаю, откуда взялась пыль, пойму, где находится это здание, а это уже полшага до понимания формулы избавления от опасности.
Я поднял глаза к потолку и обнаружил грязное небо, проглядывающее сквозь прорехи в крыше. Крыша была стеклянной. Ее разбили. Вот откуда взялись осколки на полу.
Я облизал губы, обнаружил, что они разбиты, и тут же разглядел виновника своих повреждений. Он сидел напротив меня, держа на коленях автомат. Что ж, я был прав в отношении опознания предмета.
Более у меня не осталось возможности рассматривать и приценяться. В дальнем конце зала показалась группа людей. Они приближались к нам и были явно вооружены.
Я вновь облизнулся и попытался принять удобное положение. Стал яростно раскачивать запястья в узле. Вроде бы веревки ослабли, но порвать их я не мог.
Люди приблизились настолько, что я мог различить их лица. Но они были мне незнакомы. Одно лицо выделялось среди других. Это лицо принадлежало высокому, худому до дистрофии человеку, напоминавшему телосложением сигарету, которой по чьей-то странной прихоти были приданы человеческие черты. Лицо же отличалось от других. Тонкие губы обрамляла легкая бородка – рыжая, как шкура мутировавшей крысы. Хитрые глаза цвета болотной ряски, густые брови и широкий лоб, украшенный прической а-ля Элвис Пресли.
Удивительно, что в такой стране, как Соединенные Социалистические Штаты Америки, сумел родиться, выжить и заслужить титул короля рок-н-ролла великий Элвис. Для меня это было величайшей загадкой. Впрочем, не единственной. Да вот ломать голову над этим времени не было.
Люди приблизились. И я увидел, что двое держат огромное дорогое кресло, которое тут же установили. В него опустился бородач и расплылся в довольной улыбке.
– Хорошо-то как. Не так часто удается посидеть в спокойствии, – произнес он и обратился к моему охраннику: – Он в сознании?
– Да, Ульян. Вроде уже начал проклевываться потихоньку.
Ульян. Вот значит кто это. Ульян Мертвый. По его, значит, приказу и похитили меня.
– Как чувствуете себя? – обратился Мертвый ко мне.
– Как картошка, – отозвался я.
И услышал, что хриплю, как старый динамик.
– Это как? – заинтересовался Ульян.
– Перезимую – посадят. Не перезимую – съедят.
– Юмор, да? – осведомился Мертвый и расхохотался.
Смеялся он зазывно. Его окружение стало водить головами, не понимая, как реагировать.
– Точно, – подтвердил я. – Юмор.
– Тот, кто способен юморить, наверно, будет долго жить, – разразился сентенцией Мертвый.
– Ага. Смешно, – подтвердил я и обнаружил во рту кровь.
Сплюнул на пол.
– Зато очень верно подмечено, – возразил Ульян. – Вижу, что ребята мои перестарались. Я просил доставить вас, вот только не расписывать вам физиономию. Но они у меня сплошь Рембрандты. А кисти с красками так дорого нынче стоят. Вот и тренируются на бодиарте. Мальчики, как вам не стыдно, – обратился он к подручным.