Певчая
Шрифт:
– У меня есть кое-что. Это может помочь, - Пенебригг вытащил плотно закупоренную склянку из черного одеяния.
Нат недовольно посмотрел на нее.
– Семена лунного шиповника? Вы носили их по Лондону?
– Лишь несколько. И я был осторожен.
Я уставилась на темное содержимое флакона.
– Я думала, Невидимый колледж хочет уничтожить семена лунного шиповника.
– Как правило, да, - сказал Пенебригг. – Но после споров мы решили немного оставить для экспериментов. Сэр Барнаби подумал, что мне стоит принести парочку
– Стоит ли это опасности? – резко спросил Нат.
– Увидим, - Пенебригг протянул флакон. – Милая, открой и скажи, слышишь ли ты что-нибудь.
Я очень осторожно вытащила пробку, отчасти боясь того, что я могу услышать.
– Да. Я слышу, - музыка была ясной, мелодия – сложной, но четкой.
Нат с тревогой посмотрел на меня, Пенебригг склонился, глаза горели за его очками.
– Так и думал сэр Барнаби. У него есть старый трактат о магии, где говорится, что многим Певчим сложно понимать музыку простых вещей. Песни предметов с магическими силами, как лунный шиповник, сильнее, их легче понять, - он уперся руками в колени. – Можешь сказать, о чем песня?
Боясь, что меня унесет музыкой, я осторожно слушала. К моему облегчению, песня лунного шиповника была не такой поглощающей, как та, которую я слышала на острове. Намеки значения вспыхивали в моей голове, пока я слушала, и я потрясенно подняла голову.
– Думаю, это песня для чтения разумов, - сказала я им.
Нат застыл.
– Так мы с сэром Барнаби и думали, - Пенебригг взволнованно потер руки. – Певчая, что может читать мысли, какой это ужас для Скаргрейва!
– И для всех, - пробормотал Нат.
– Она на нашей стороне, Нат, - сказал Пенебригг. – Не забывай.
Это Ната не успокоило.
Пенебригг повернулся ко мне.
– Конечно, мы не знаем, работает ли песня. Скажи, милая, споешь ли ты ее?
– Не знаю, - воспоминание о потере Норри было еще свежим. – Если я ошибусь…
– Но если не рискнуть, ничего и не достигнешь, - сказал Пенебригг. – Постарайся. Мы просим только этого. Но пой тихо. Скаргрейв запретил всю музыку, боясь, что так сможет скрыться Певчая, и мы не хотим привлекать внимание его шпионов. А днем у него всюду люди-шпионы.
Пой, и тьма тебя найдет.
– Ну, ну, милая. Не нужно так бояться. Окна закрыты, на улицах шумно, а соседка наша почти глухая. Если будешь петь тихо, вреда не будет.
Я посмотрела на него, а потом на Ната, настороженно глядевшего на меня.
Если Нат опасался, то опасения возникали и у меня. Но что мне делать? Они рассчитывали на меня. Как я спасу их, не узнав свои силы?
Я закрыла глаза, чтобы лучше слышать музыку. Нежная мелодия плясала в моей голове. Глубоко вдохнув для смелости, я очень тихо запела ее.
Когда я закончила, мгновение я не шевелилась, пытаясь ощутить что-то, кроме своих опасений и рвения. Ничего.
Я открыла глаза.
–
Я покачала головой.
– Ничего не изменилось.
Пенебригг был разочарован, как и я, но Нат не скрывал облегчения.
– Не страшно, милая, - сказал Пенебригг. – Сэр Барнаби предупреждал, что одной песни может не хватить. Он предложил коснуться человека, чьи мысли ты хочешь увидеть, - он протянул сухую руку. – Вот. Скажи, видишь ли ты теперь мои мысли.
Я с надеждой взяла Пенебригга за руку, закрыла глаза и снова спела. В этот раз, когда я закончила, что-то было не так. Песня кружилась в моей голове в такт моему дыханию. Она звенела во мне, и мои мысли вытекли, как вода, я начала видеть что-то другое.
– Вижу мужчину, - сказала я, все еще слыша песню в голове. – У него длинный подбородок, не менее длинный нос, темные волосы падают ему на плечи. Он не улыбается, - мужчина подошел ко мне, словно находился в этой комнате. – Его глаза пылают, но… нет, он смотрит не на меня, а сквозь меня. Он стойкий и амбициозный. И… и…
Песня говорила, что он старый. Но мужчина выглядел молодо. У него была старой одежда? Обувь? Что это могло быть? Я крепче сжала пальцы Пенебригга.
– Ах, ясно, - я чуть не рассмеялась. – Его зовут Олдвилль.
Я услышала резкий вдох. Картинка замерцала и растаяла, а с ней и песня. Я открыла глаза.
– Я сказала что-то не так?
Пенебригг отпустил мою руку и глядел на меня потрясенно из-за блестящих очков.
– Небеса, сработало.
Я была потрясена не меньше.
– Я угадала?
– Угадала? Милая, да это чудо. Это был Исаак Олдвилль. Правда, Нат?
Нат кивнул с поджатыми губами.
Пенебригг принялся взволнованно расхаживать по комнате.
– О, что скажет Олдвилль, когда услышит? Что скажут все, когда увидят твое выступление?
Я подумала, что ослышалась.
– Выступление?
– Да. Днем, на встрече Невидимого колледжа. О, они будут в восторге!
– Но я делала так только раз, - сказала я. – Не знаю, смогу ли я снова.
– Тебе нужна тренировка, милая, - сказал Пенебригг. – Мы посвятим этому остаток дня. Но нам нужно восстановить силы. Нат, мальчик мой, принесешь нам больше булочек и сыра?
Он не смотрел на Ната, а я смотрела. С грозным видом Нат взглянул на меня, а потом развернулся и ушел.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
СОЛНЦЕ И ЛУНА
Я тренировалась остаток утра. Как я и подозревала, само заклинание было лишь половиной дела, было важно, чтобы песня осталась во мне после того, как я исполнила ее вслух. Если не удавалось, я ничего не видела. Если песня во мне угасала, то и картинки таяли, и мне снова приходилось слушать семена. Их мелодия была сложной, и я боялась, что не запомню ее правильно и совершу ужасную ошибку.