Пианисты
Шрифт:
Мы садимся. Концерт начинается. Она допускает ошибку в самом начале воздушной прелюдии Равеля, потом я вижу, что она сосредотачивается. Просто поразительно, как многого она добилась всего за несколько месяцев. Ребекка шутя справляется с чертовски трудной токкатой, несмотря на безумно сложные репетиции и требующие невероятных усилий октавы с аккордами. Мы восторженно аплодируем. Ребекка встает и раскланивается, к ней возвращается ее естественная самоуверенность. Потом следует опус 109, который, по моему мнению, я и сам неплохо играю. В Ребекке есть что-то шикарное, думаю я, она держится с завидным
Я держу руку Маргрете Ирене, но думаю об Ане. Завтра я снова ее увижу.
Ребекка исполняет и сонату Бетховена, и четыре баллады Шопена. Начало каждого номера поражает меня — и не только техникой исполнения. Однако неожиданно я замечаю, что мой энтузиазм охладевает, что мне становится скучно. Контрасты становятся слишком явными. В игре Ребекки я как будто слышу голос Сельмы Люнге. В ее исполнении есть что-то заученное. Чего она сама, очевидно, не слышит. Мне становится ее жалко.
Тем не менее мы все бурно ей аплодируем. Стучим ногами и кричим «браво!». Ребекка поднимает руки, чтобы нас утихомирить, она хочет слышать наши замечания, сейчас же, немедленно. Но мы не дураки. Мы ее друзья. Того, на что нам хотелось бы обратить ее внимание, уже не исправишь. Только Фердинанд пытается что-то сказать.
— Балладу фа мажор играй медленнее, — говорит он. — Лирическую часть, ты так красиво ее играешь.
Она благодарит его и вопросительно смотрит на каждого из нас. Неужели у нас нет никаких замечаний?
В самом деле? Никаких? Мы мотаем головами. Теперь я вижу, как она нервничает. Завтра она будет сидеть под «Солнцем» Мунка перед критиками и празднично настроенной публикой. Все ждут, что это будет триумф Ребекки, после чего ее на золотом стуле отнесут домой, где в вилле судовладельца на Бюгдёе состоится роскошный прием. Приглашены мы все, а также весь ее класс из гимназии, обычное «ядро» пианистов, родственники и друзья, приглашена даже Катрине, хотя я не понимаю, почему.
— Но ведь она твоя сестра, — только и отвечает Ребекка на мой вопрос.
Ребекка должна поехать прямо домой и лечь спать. Правда, она уверяет нас, что не заснет ни на минуту. Она едет на собственном автомобиле, только что получила права. Родители подарили ей «Сааб кабриолет».
— Увидимся завтра! — она машет нам у подъезда Дома радио. — И тогда мы с вами выпьем!!!
И вот этот день наступает. Одиннадцатое ноября 1969 года. Сверкает солнце. Снега нет. На деревьях еще желтеют листья. Во всех самых важных газетах крупные заголовки посвящены предстоящему концерту Ребекки. «Дочь судовладельца выбрала музыку» — пишет «Афтенпостен». «Ребекка перед морозами» [9] — пишет «Вердене ганг». «Классическая музыка должна быть чуть-чуть рок-н-рольной», — говорит Ребекка корреспонденту «Дагбладет». Во всех газетах красивые фотографии. Катрине стоит над кухонным столом и читает все статьи вместе со мной.
9
Игра слов: «Фрост» по-норвежски означает «мороз».
— Ребекка —
Да, теперь я это вижу. Ребекка очень привлекательна. Господи, думаю я, неужели я становлюсь бабником? Неужели для меня не существует границ? Я мечтаю даже о Марианне Скууг, которую, между прочим, после той встречи ни разу не видел. Должно быть, нас обоих испугало неожиданно возникшее между нами доверие.
Катрине счастлива и горда тем, что ее пригласили в хорошее общество. Она клятвенно обещает, что не будет кричать «браво!» до конца концерта.
Сам я в приподнятом настроении, потому что снова увижу Аню. В половине седьмого мы на трамвае едем в город. Я замечаю, что мы оба ищем глазами Аню, но на остановке ее нет. Я решил ничего не говорить Катрине о моем посещении дома на Эльвефарет и об обеде с Аниной матерью. Старшая сестра мне не нянька. Не хочу, чтобы она испортила мне и это. Мне уже восемнадцать. Вскоре я получу водительские права. Смогу сам распоряжаться своей жизнью.
Перед Аулой большое оживление. В билетную кассу выстроилась очередь. Говорят, что все билеты будут распроданы. Дебюты всегда привлекают много народу, а дебют Ребекки Фрост привлек все сливки общества. Фабиан Фрост раздавал бесплатные билеты и приглашения направо и налево. И совсем не обязательно, чтобы эта публика разбиралась в музыке, думаю я. Старые проспиртованные богачи, зевающие дамы и, что хуже всего, аплодисменты между частями произведения.
Как-то ты сейчас себя чувствуешь, Ребекка? — думаю я, поднимаясь по лестнице вместе с Катрине и зная, что однажды в недалеком будущем наступит и мой черед. Тогда я сам буду сидеть в фойе для артистов с вспотевшими руками, как сейчас наверняка сидит Ребекка, а В. Гуде кружит вокруг нее. Да, как-то она сейчас себя чувствует? Пытается не думать обо всем, что должна помнить наизусть, забыть, сколько тысяч нот она должна взять за время концерта? Ее не тошнит, как обычно тошнит меня. Но, может, у нее кружится голова? Она слышит, как медленно наполняется зал, и ей все время надо выбегать в уборную. Все это проносится у меня в голове, пока я стою в очереди в гардероб, в это время рядом с нами неожиданно появляется Аня.
— Вот и вы! — говорит она радостно и пожимает руку Катрине, которая стоит к ней ближе, чем я. Потом бросает на меня быстрый взгляд, как будто хочет что-то сказать, но говорит только: — Господь всемогущий, как же я волнуюсь!
— И ты тоже? — спрашиваю я. — А я думал, что ты и слов таких не знаешь.
— Не говори глупостей, Аксель. — Она втискивается между нами. — Я всю ночь почти не спала.
— Ребекка справится.
— Конечно, справится.
Как приятно снова видеть ее, в зеленом пальто с капюшоном, с большим сиреневым шарфом на шее, ощущать запах ноготков. Катрине что-то ей шепчет. Хотел бы я это слышать! От того, что Аня нервничает, я сам начинаю нервничать еще больше. А там, на лестнице у входа, стоит Маргрете Ирене в нейлоновой шубке, с завитыми кудрями. Она ждет нас. Я так боялся этого мгновения. Теперь Аня поймет, что между нами что-то есть. Как глупо, думаю я, но при виде бледного лица Маргрете Ирене у меня в груди что-то ёкает. Мы никогда не говорили об этом, но она догадывается о моих чувствах к Ане. Один раз в постели перед самым концом она вдруг отпустила меня и спросила почти злобно: