Пианисты
Шрифт:
— Меня вообще не надо отпускать. Продолжай.
Ее тело нетерпеливо, как будто она хочет, чтобы все было уже позади. Я больше не сдерживаюсь.
Все. Я осторожно отпускаю ее, боясь как-нибудь ей навредить, чуть ли не с надеждой, что она этого не заметит.
Но она замечает.
— Было прекрасно, — говорит она.
— Хорошо? Тебе было хорошо? — Я опустошен, и мне неловко.
— Достаточно хорошо, — отвечает она. — Не думай об этом.
— Это у меня первый раз, —
— У меня тоже.
— А Катрине?
— Это совсем другое. Прошу тебя, не надо об этом.
Мы молчим, тесно прижавшись друг к другу.
— Да, мне было хорошо, — вдруг говорит она.
— Но разве это не опасно?
— Ты имеешь в виду опасность забеременеть? Нет, к счастью, мои родители врачи.
— Правда, ведь твоя мама гинеколог, — вспоминаю я, чувствуя себя дураком.
— Нет, это папа.
— Что папа?
— Это он позаботился, чтобы я не забеременела слишком рано.
— И что он сделал?
Она не отвечает. А я не смею спрашивать. Только представляю себе. Маточное кольцо. Спираль. Ловкие профессиональные руки.
— Не будем об этом говорить, — просит она. — Мне было хорошо. И этого хватит. На сегодня. Не воображай себе никаких глупостей. Мы больше не будем вместе. Во всяком случае, еще очень долго. Сначала Равель. Я не должна рассеиваться. Сосредоточенность для меня все. Ты понимаешь?
Я быстро целую ее в щеку.
— Конечно, понимаю.
— Может, хочешь теперь попробовать мой салат?
Но я замечаю, как у меня поднимается тошнота.
— Нет, спасибо. Я не могу сейчас думать о еде.
— Как хочешь, — говорит она. Ее глаза глядят в потолок.
Мы лежим рядом друг с другом.
Я пережил больше, чем мог мечтать.
И все-таки мне грустно.
Было уже далеко за полночь, когда я не спеша поднимался по свежему снегу с Эльвефарет к своему дому. Мне не встретился ни один прохожий. Только мои собственные следы.
Что произошло? У меня чувство, как будто я кого-то предал. Но разве я предал Аню? Это должно было произойти не так. Все изменилось, и страна, которую я хотел завоевать и завоевал, оказалась без будущего.
В страхе я открываю дверь своего дома. Надеюсь, что отец и Катрине уже спят, но слышу тихий голос отца, говорящего по телефону у себя в спальне, и вижу в дверную щель, что у Катрине еще горит свет. Услышав, что я пришел, она тут же выходит и стоит, покачиваясь, глаза у нее как два стеклянных шара.
— И как тебе было с ней?
— Могло быть лучше.
— Охотно верю. Но играла она прекрасно, да?
— Не сомневайся. Это будет сенсация года.
— В прошлом году ее выступление тоже было
Не знаю, что ей на это ответить. Что именно она хочет услышать?
— Она слишком худая, — говорю я.
— И это все?
— Да. И я не понимаю, как ты раньше этого не заметила.
Катрине фыркает.
— С чего это ты вдруг забеспокоился о ней? У нее такой тип. Это временно. Ее ждет важный концерт.
— Вот поэтому я и беспокоюсь.
— Аня не такая, как ты думаешь. Аня справится. Она всегда со всем справится. Нам обоим гораздо хуже.
Перед самым Рождеством я встречаю Марианне Скууг. На перекрестке с улицей Кристиана Ауберта. Я возвращаюсь из ольшаника, как всегда погруженный в свои мысли. Но увидев ее перед собой, я раскидываю руки в стороны. Она тоже.
— Наконец-то мы встретились!
— Ты мог бы позвонить мне, — говорит она с улыбкой.
Знает ли она, как она похожа на Аню? Что Аня ей рассказала? Пристыженный, я опускаю глаза.
— Мальчик мой!
Она прижимает меня к себе. Я чувствую тяжесть ее тела. Нас обоих охватывает сильное чувство. Она больше похожа на ту Аню, о которой я мечтал, чем сама Аня.
Марианне смотрит на часы.
— Мне надо домой. Мы собираемся сегодня печь пряники.
Я не знаю, что сказать. Представляю себе эту картину. И растерянно поднимаю на нее глаза.
— С тобой все в порядке? — озабоченно спрашивает она. — Ты такой бледный.
— Я в порядке.
Но она замечает, что что-то не так.
— В чем дело?
Я отрицательно мотаю головой. Как бы там ни было, а случилось не то, что ей следует знать. Я вижу, что она сердится. Неужели она не видит того, что происходит с ее дочерью? Неужели так и уйдет домой печь пряники, не задав мне о ней ни одного вопроса?
— По-моему, Аня нервничает перед своим концертом, — говорю я.
Она внимательно смотрит на меня, держа обеими руками мою голову, мы стоим друг к другу ближе, чем следует.
— Ты хочешь мне что-то сказать, Аксель?
— Да. Аня очень похудела. Даже страшно. Неужели вы этого не видите? Кожа и кости. У нее совсем нет сил. Ей семнадцать лет, а вы посылаете ее на сцену играть с Филармоническим оркестром. О чем вы думаете?
Марианне мотает головой, словно защищаясь от моих слов.
— У Ани свой путь, и она идет по нему вместе с отцом.
Меня возмущает ее трусливость. Ведь она тоже в ответе за дочь.
— Ну так передай ей привет, — сердито говорю я. — Можете печь свои пряники. Господи, Марианне! Как ты не понимаешь, что Аня слишком лояльна к вам обоим?