Пианисты
Шрифт:
Неожиданно на меня веет холодом. Откуда-то сзади. Кто-то на меня смотрит. Но на улице никого нет. Ни души, только сугробы.
Я в недоумении останавливаюсь. Небо между звездами темно-серое.
Но в одном месте оно чернее. Я вздрагиваю.
Ястреб. Моя роковая птица. Пророчица беды. Неподвижная точка. Черная звезда. Только она гораздо ближе, чем мерцающие звезды.
Поежившись, я иду дальше, чувствуя спиной взгляд этого хищника.
Мой свидетель. Мое злое око.
Надо
— Аксель!
— Аня! Я иду от Сельмы.
Лицо у нее проясняется.
— Правда? Я тоже была у нее сегодня, только раньше. — Она говорит, что ты законченный художник. И что ты всех нас приведешь в восторг.
Аня качает головой.
— Сельма много чего говорит.
Наконец мы смотрим друг на друга.
Мне хочется прикоснуться к ней, обнять, но я не решаюсь.
Она замечает это и закатывает глаза, ей нравится моя нерешительность. Того, что между нами произошло, как будто не было. И все-таки одному из нас придется заговорить первому. Мне, конечно.
— Все было замечательно.
Она предостерегающе поднимает руку.
— Билеты на концерт я послала по почте. Вы с Катрине будете сидеть в разных местах, а то я буду нервничать. Тебе придется сидеть дальше от сцены.
— Почему?
— Боюсь во время игры случайно встретиться с тобой глазами. Это может мне помешать.
Она берет меня за руку. Мы идем к дому. Меня трогает ее доверчивость. Я быстро оборачиваюсь и ищу глазами ястреба, но его уже нет.
— Папа собирается закатить обед для близких друзей.
— Не мама?
— Конечно, и мама тоже. Но, понимаешь, это папино мероприятие. Он забронировал «Блом».
— Мы там были, помнишь?
— Но это совсем другое. И ты сможешь пить вина, сколько захочешь.
Она быстро пожимает мне руку.
— До какого места я смогу проводить тебя сегодня?
— По крайней мере до поворота.
Мы идем молча, проходим мимо моего дома, во всех окнах горит свет, но Катрине не видно.
— Ты нервничаешь?
Она мотает головой.
— Нет, нисколько. Хотя, наверное, мне следует нервничать. Меня радует, что я буду играть для тебя вторую часть вместе с оркестром.
Мне хочется остановиться и поцеловать ее, но я не смею.
— Меня тоже это радует.
Мы проходим мимо Мелума.
— Я нас не опозорю, — говорит она.
Странное замечание. Я буду думать над ним всю жизнь. Я прижимаю ее к себе, но ей это не нравится.
Остаток пути до поворота на Эльвефарет мы просто идем рядом.
Остановившись между двумя фонарями, мы смотрим в глаза друг другу. Темно.
— Теперь я, наверное, увижу тебя уже только
— Думаю, да.
— Желаю тебе успеха.
— Это не обязательно.
— Я все время буду о тебе думать.
— Спасибо. Ты такой добрый. Надеюсь когда-нибудь отблагодарить тебя за это.
— Отблагодарить за что? Я благодарен, что ты есть.
— Ну, мне пора, я хочу лечь. Знаешь, мне все время хочется спать. С тобой так бывает?
— Это нервы. Но это естественно.
— По-моему, я могла бы заснуть даже на концерте. Но, думаю, этого лучше не делать?
— Ты права. Думай о том, что выспишься после него.
— Ладно. Спасибо за совет.
— Глупышка.
— А сам кто?
Она сворачивает за угол. На этот раз я внимательно смотрю на нее. Точно, она что-то подкладывает под одежду, думаю я. По ней не видно, какая она худая. Да и зимняя одежда многое скрывает.
Мне уже ее не хватает. Как хорошо было бы прижать ее к себе. Не больше. Но она уже не вернется. Сейчас она войдет в красный дом. Интересно, что там происходит? Я поворачиваюсь и с мрачными мыслями и тяжестью на душе иду домой.
Наступает день Аниного дебюта, хотя не знаю, можно ли это назвать дебютом? В. Гуде звонит мне по телефону и говорит, что этот концерт «Новых талантов» с Филармоническим оркестром может скорее навредить Ане, чем принести пользу. Во время разговора с ним у меня поднимается тошнота. Он обижен на Аню, отказавшуюся от него как от импресарио, и в то же время ему для его реноме нужны новые дебютанты. Я стою у окна в гостиной, на улице собачий холод, ударил мороз, и подтаявший снег превратился в каток. Мне хочется думать об Ане, но В. Гуде спрашивает, скоро ли я решусь и назначу время своего дебюта, концерт будет сольный. Я заикаюсь и запинаюсь, не знаю, что ответить, говорю, что я должен посоветоваться с Сельмой Люнге.
— Я уже говорил с ней о тебе, — сообщает В. Гуде. — Она считает, что ты будешь готов к осени.
— Сегодня неподходящий день для такого разговора.
— Ты беспокоишься за Аню?
— Конечно, я за нее беспокоюсь.
В газетах большие заголовки об Анином концерте. Мы с Катрине читаем на кухне газеты.
— До чего же она красива! — стонет Катрине, смотря на фотографии Ани.
Они помещены в «Дагбладет», «Вердене Ганг» и «Афтенпостен». Да, Аня очень красива. На черно-белых фотографиях она выглядит сильнее, чем в жизни. И не видно, какая она худая. Но ей как будто нечего сказать журналистам, ни одной интересной фразы о том, что она хочет выразить своей игрой. Она — сенсация Конкурса молодых пианистов. Журналисты пробуют ее разговорить. Почему она выбрала музыку? Что хочет сказать? Аня Скууг вообще не хочет ничего говорить. Она только позирует в профиль, облизывает губы, выглядит юной, грустной и чувствительной.