Пифагор
Шрифт:
Условный знак
На заре, ещё до появления на корабле водоносов, Пифагор прошёл на корму. Кормчий лежал на подстилке у весла с открытыми глазами. Услышав шаги, он поднял голову.
— Тебе чего? — спросил он по-эллински.
— Да вот хочу узнать, сколько дней пути от Китиона до Навкратиса, — ответил Пифагор по-финикийски.
Кормчий повернулся на бок.
— Да ты говоришь по-нашему! Не с Кипра ли?
— Немного говорю, — сказал Пифагор, присаживаясь. — Я, как все, самосец,
— Редко эллины по-нашему изъясняются, если они не с Кипра, — заметил кормчий. — Что касается твоего вопроса, при северном ветре в корму — а другие ветры в эти месяцы здесь не дуют — до Египта от южного берега Кипра не более трёх суток. На вёслах было бы дней шесть тянуть, а то и семь. Но тебе, насколько я понимаю, в Навкратис не к спеху?
— Пожалуй, — отозвался Пифагор. — У нас на Самосе говорят: «Поспешность к лицу только глупцу». Я слышал, что наш крайний срок — полнолуние, а до него ещё десять дней.
На мол в сопровождении воинов вышли водоносы. Кормчий, дав знак своему помощнику спускать трап, стал у мачты рядом с лестницей в трюм. Один за другим носильщики поднимались по дощатым мосткам, пружинившим под их ногами, и с шумом сбрасывали с голых потных плеч свои ноши. Один из бурдюков привлёк внимание Пифагора. На нём охрой был выведен треугольник. В центре его — какая-то фигурка. Наклонившись, Пифагор разглядел медвежонка с уморительной мордочкой.
Волна радости захлестнула Пифагора. Он мог бы запеть, если бы не соседство кормчего.
— Тебя как зовут?
— Мисдес. Тебя же, я знаю, все называют Пифагором. И что ты, Пифагор, думаешь насчёт этого раскрашенного бурдюка?
— Должно быть, кто-то с берега нам знак подаёт. Держитесь, мол. Ждут вас хорошие вести.
— Что ж, будем держаться, хотя времена страшные. Слышал ли ты, что персы в Египте вытворяют? Люди от отчаяния в Ниле топятся. А нашим родичам, картхадаштцам, война из-за собак объявлена. И какое им дело, что кто ест...
— Собака у персов священное животное, — заметил Пифагор. — Ведь они бродячим собакам и птицам с кривыми когтями отдают на съедение своих покойников.
Кормчий всплеснул руками:
— Настоящие дикари! Надо же такое! Телами родителей собак кормить...
Пифагор пожал плечами:
— Таковы их обычаи. И конечно, есть собак, да и не только собак, но и других животных — это варварство, но с ним надо бороться не оружием, а убеждением. Однако довольно об этом. Скажи, Мисдес, когда тиряне отмечают великий праздник Мелькарта?
Финикиец разгладил пальцами морщины на лбу.
— Праздник будет через четыре дня. А что?
— Просто так. Был я в Тире как раз в этот день. Хотелось проверить, не изменила ли мне память. Как сейчас помню. В проливе между Тиром и материком корабли всех основанных Тиром колоний, ночью же в гавани — факельное шествие. Удивительное торжество — единение рождённых от одного корня. Такое же не мешало бы ввести и эллинам.
Абдмелькарт
Полдня корабли шли, не теряя из виду берег, сверкавший подобно створке драгоценной раковины. Кажется, именно здесь родилась Афродита, сделав остров привлекательным для обитателей Азии и Европы, селившихся рядом и сменявших друг друга на протяжении столетий.
«Море, — думал Пифагор, — будучи такой же частью космоса, как земля, небо, ночь, огонь, вобрало в себя все их качества. В нём глубина Неба, непрозрачность Земли, полыхание Огня, прохлада Ночи. Оно — вечное колебание материи. Ведь Посейдон — это бог колебаний. Раскатистый хохот, содрогающийся в схватках земли, грохот туч, разрезаемых зигзагами молний, — это его эхо. Оно — кипящий котёл превращений. Данный живым существам мозг — его слепок. Его размытые, неизведанные дали — память.
Буря — его безумие. Насколько же непохожей кажется его стихия на видимую поверхность земли!»
Как ни пытался Пифагор отвлечь себя размышлениями, волнение не проходило, и он подошёл к кормчему.
— Как бы ты себя повёл, Мисдес, если бы вдруг появилась флотилия Картхадашта?
— С тех пор как у нас на острове обосновались персы, картхадаштцы обходят Кипр стороной. А почему ты спрашиваешь?
— Да ведь из-за них нам приходится плыть в Египет.
— Трудно сказать, — проговорил кормчий не сразу. — Наверное, не стал бы от них бежать. Да и ход у их кораблей быстрее, чем у меня.
К борту «Миноса» приблизилась кархедонская гаула с опущенными вёслами. Между судами образовалась медленно сужающаяся полоска воды. Мисдес перебросил за борт канат, который кархедонцы тут же закрепили. На палубу самояны перешёл муж плотного телосложения в синем одеянии и, внимательно оглядев всех, двинулся к Пифагору.
— Тебя приветствует суффет Абдмелькарт, — представился он. — Я возглавляю посольство, ежегодно отправляемое к нашей матери Тиру с дарами от преданной дочери. Война не могла помешать выполнению священного долга, но для охраны посольского судна выделены эти военные корабли. Поэтому мы и оказались в этих водах. Знал ли ты об этом, отправляя ко мне своего вестника?
— Я был уверен, что посольство должно посетить Тир, и догадывался, что на Кипр, захваченный персами, оно заходить не станет. Таков мой расчёт.
— Не только разумный, но и взаимовыгодный, — подхватил суффет. — Я обещаю сделать всё, чтобы картхадаштцы не рассматривали вас как пленников, а ваши суда как военную добычу.
— Я надеюсь.
— Теперь же я отправлю посольское судно в Тир и буду сопровождать твои корабли до Картхадашта, где на совете будет решаться ваша судьба. Мои корабли пойдут сзади, чтобы вас охранять от всяких неожиданностей.
— Но сначала, видимо, мы зайдём в Кирену, — заметил Пифагор.
— Мы на это рассчитывали, ибо на пути к Тиру всегда останавливались в этом прекрасном городе, отдыхали там и набирали в бурдюки благоуханную воду Кирены. Ныне же, как нам удалось выяснить, царь киренян Аркесилай отдал себя и свой народ Камбизу и платит ему дань.
— А ведь отец этого Аркесилая пользовался у нас на острове гостеприимством. Я видел его мальчиком, и до сих пор на Самосе растёт сильфий, посаженный с его помощью.