Пифагор
Шрифт:
— Сюда, — продолжил он, — Фаларид загонял свои жертвы и разжигал под брюхом костёр. Вопли несчастных в раскалённой меди слышались мычанием. Вот те, кто обвиняет нас в жестокости. Не подумай, что моими устами говорит зависть к удачливому сопернику. Твои корабли до Эрика поведёт один из местных жителей Сикелии — Дукетий. Побеседуй с ним, и ты узнаешь, как эллины обращаются с другими народами. Вслед за Регием, куда тебя доставит Дукетий, ты можешь остановиться в любом из эллинских городов южного побережья Тиррении — в Кротоне, Сибарисе, Таранте, Метапонте, а
— Я понимаю твоё беспокойство, Абдмелькарт, — сказал Пифагор. — И я согласен с решением Совета. Наши корабли не дадут никому опасного перевеса над вашим флотом. Более того, я могу тебе твёрдо обещать, что ни сейчас, ни в будущем не стану поддерживать твоих недругов.
— Я счастлив, что отразил грозившую тебе опасность, — проговорил суффет. — Мои предки, нарушив данное им предписание о месте основания колонии, оказались у истоков вражды финикийцев и эллинов. Я хочу исправить эту оплошность. Наше будущее не на берегах этого большого озера, какое мы называем морем, а в океане, где имеется множество побережий и островов, полных сокровищ.
Глаза Пифагора загорелись.
— Я видел океан с берегов Индии и понимаю, о чём ты говоришь.
— Ты был в Индии?! — воскликнул Абдмелькарт. — Тебе известен путь в страну, дающую нам слонов?! Ты великий мореплаватель?
— О нет. Я простой пешеход. Мореплавателем я стал лишь на сороковом году жизни, когда над моей родиной нависла беда. Меня не интересовали золото и драгоценные камни Индии. Меня привлекла древняя мудрость. Она движет мною и теперь. Она ищет выхода, чтобы не замкнуться в себе. Она ненасытна.
— Ты употребил слово «ненасытна». Ненасытен не только дух. Почему бы нам не продолжить наш разговор за трапезой? Обещаю тебе — собачины не будет.
— Надеюсь, что также телятины, баранины и свинины, — добавил Пифагор.
— Как?! — воскликнул суффет. — Ты вообще не употребляешь мяса?
— Камбиз объявил вам войну из-за собак. Мне бы его власть... Я бы ополчился против всех, кто питается теми, в ком бессмертная душа.
Суффет с удивлением взглянул на своего спутника, видимо желая возразить, но, в последнее мгновение поняв, что Пифагор шутит, только улыбнулся.
Яблоко Пифагора
Запряжём мы все ветры в морские свои колесницы
Из ливанского кедра и тонкого нильского льна,
Океанские зори нам однажды раскроют ресницы,
И у Южного Рога на гребень поднимет волна.
— Ну как? — спросил Абдмелькарт, показывая на накрытый овощами и фруктами стол. — Это, надеюсь, тебя устроит?
— Я не ем ничего, в чём есть или была душа, и радуюсь изобилию плодов Семлы.
— Первый раз слышу это имя, — признался Абдмелькарт.
— У фракийцев оно обозначает и почву, и весь наш мир. Родственные фракийцам фригийцы, обитающие напротив нашего Самоса, Семлу называют Семелой и почитают как великое божество, мать Диониса.
— Может быть, ты всё же вкусишь какой-либо из даров этой Семлы, или Семелы? — предложил суффет.
Пифагор потянулся к серебряному блюду с яблоками и взял самое крупное, но, к удивлению Абдмелькарта, не поднёс его ко рту, а стал ловко вертеть пальцами.
— Этот плод евреи, страну которых я посетил по пути из Тира в Вавилон, признают первым, который вкусила женщина, сотворённая из бедра первого мужа. Нелепая басня. Мужское и женское изначальны, как мгла и свет. Я же хочу обратить внимание на форму этого плода. По закону подобия такую же форму должен иметь мир, в котором мы живём.
— Но ведь считают, что Земля — диск.
— Как я имел возможность убедиться, о форме Земли и о том, какие силы поддерживают её в пространстве, нет единого мнения. В Индии полагают, что плоская Земля покоится на слонах. В дни, когда мой отец был ещё мальчиком, египетский фараон Нехо, которого, кажется, мучил тот же вопрос, что и нас с тобой, приказал финикийцам, своим подданным, оплыть Ливию.
— Да-да, мне известно об этом великом плавании наших предков, славу которого присвоил себе фараон с этим именем, — вставил Абдмелькарт.
— В Тире, — продолжил Пифагор, — мне показали отчёт мореплавателей, и я обратил внимание на то, что, плывя на юг, они достигли выжженной солнцем земли, южнее которой становилось всё прохладнее и прохладнее. Это позволило мне составить мнение о форме Земли.
Пифагор пододвинул к себе светильник и поднёс к нему яблоко.
— Представь себе, что светильник — Солнце, а яблоко в моей руке — наша Земля. Солнечные лучи падают на выпуклую часть. — Он провёл ногтем полоску. — Вот здесь — невыносимая жара. А здесь, по обе стороны полосы, — прохладнее и прохладнее. А здесь...
— Здесь сплошной лёд! — вставил суффет.
— Как ты догадался?!
— Не догадался, а знаю от застрявшего в этих льдах нашего наварха Гимилькона, моего родственника. Однажды по пути к острову, населённому кельтами, ураганный ветер занёс его гаулу в край вечного холода. Судно вмёрзло в лёд, и во мраке вокруг него с рёвом ходили медведи цвета того же льда.
— Белые медведи! — воскликнул Пифагор. — Наверное, отважный наварх, о котором ты говоришь, направлялся на остров к западу от Европы. В донесении нашего морехода Колея он назван Оловянным. А вот есть ли океанские острова к западу от Ливии?
Абдмелькарт задумался.
— Не буду говорить с чужих слов! Три дня назад возвратился из плавания мой сын.
Суффет хлопнул в ладоши. Появившийся почти мгновенно слуга был послан за юношей. Пока его искали, суффет успел рассказать Пифагору о кораблях с переселенцами, которым предстояло обосноваться на океанском побережье Ливии, против Гадеса.
Сын суффета оказался худощавым юношей лет тридцати со светлыми вьющимися волосами и голубыми глазами, более похожим на эллина, чем на финикийца.