Пикник и прочие безобразия
Шрифт:
– Что ж, я очень рад нашей встрече, - сдержанно произнес я.
– Дорогой, мы не виделись сто лет, - отозвалась она, - слишком долго.
Я отметил, что она рассталась с тем растерянным джентльменом средних лет.
– Садись, - предложил я, - выпей стаканчик.
– Конечно, любимый, с удовольствием.
– Она элегантно опустилась на стул.
Я подозвал официанта.
– Что ты пьешь?
– спросила Урсула.
– Бренди с содовой.
– Фу!
– воскликнула она, деликатно передернув плечами.
– Отвратительная
– Оставь в покое мою печень, - страдальчески вымолвил я.
– Ты что станешь пить?
– Мне что-нибудь вроде Бонни Принц Чарльз.
Официант тупо воззрился на нее. Ему еще не доводилось слышать лексические упражнения Урсулы.
– Мадам желает рюмку дюбонне, - объяснил я, - а мне принесите еще бренди.
Я сел, и Урсула, наклонясь над столом, с чарующей улыбкой схватила двумя руками мою руку.
– Дорогой, разве это не романтично?
– спросила она.
– Мы встречаемся с тобой столько лет спустя в Венеции! В жизни не слышала ничего более романтичного, ты согласен?
– Согласен, - осторожно ответил я.
– А где твой муж?
– Как? Разве ты не знаешь? Я развелась.
– Извини.
– Ничего, ничего. Это было даже к лучшему. Понимаешь, после ящура он, бедняга, был уже совсем не тот, что прежде.
Мне не помог даже прежний опыт общения с Урсулой.
– У Тоби был ящур?
– спросил я.
– Да… ужасно, - произнесла она, вздыхая, - и он так и не пришел в себя.
– Еще бы. Но ведь ящур у людей - это, должно быть, большая редкость?
– У людей?
– Она сделала круглые глаза.
– Как тебя понимать?
– Да ведь ты сказала, что Тоби… - начал я, но меня перебил громкий смех Урсулы.
– Глупенький, - вымолвила она, хохоча.
– Я говорила про его скотину. Все его племенное стадо, которое он выращивал годами. Ему пришлось всех зарезать, и это страшно подействовало на беднягу. Он начал водиться с недостойными женщинами, пьянствовал в ночных клубах, и все такое прочее.
– Вот уж никогда не думал, - сказал я, - что у ящура могут быть такие серьезные последствия. А Министерству сельского хозяйства известно про этот случай?
– Ты думаешь, это могло бы их заинтересовать?
– удивилась Урсула.
– Если хочешь, я могу написать им и рассказать.
– Нет-нет, - поспешил я возразить.
– Я просто пошутил.
– Ладно. Теперь расскажи мне про твой брак.
– Я тоже развелся.
– Ты тоже? Дорогой, я же сказала, что это романтическая встреча.
– Ее глаза затуманились.
– Мы встречаемся с тобой в Венеции после расторгнутых браков. Совсем как в романах, дорогой.
– Вряд ли нам следует особенно зачитываться этим романом.
– А какие у тебя дела в Венеции?
– спросила она.
– Никаких, - ответил я неосмотрительно.
– Просто приехал отдохнуть.
– О, чудесно, дорогой, тогда ты можешь мне помочь!
– воскликнула Урсула.
– Нет!
– поспешил я ответить.
–
– Дорогой, ты еще даже не знаешь, о чем я хочу тебя попросить, - жалобно молвила она.
– И знать не хочу. Все равно не стану помогать.
– Милый, мы столько лет не виделись, а ты сразу, даже не выслушав, так груб со мной, - возмутилась Урсула.
– Ничего. Я знаю по горькому опыту, на какие затеи ты способна, и вовсе не намерен тратить свой отпуск, участвуя в твоих ужасных махинациях.
– Ты противный, - сказала она, и губы ее задрожали, а синие, как цветки льна, глаза налились слезами.
– Жутко противный… я тут одна в Венеции, без мужа, а ты не хочешь даже пальцем пошевелить, чтобы выручить меня в беде. Это не по-рыцарски с твоей стороны… ты гадкий… и… противный.
– Ну ладно, ладно, - простонал я, - выкладывай, в чем дело. Только учти, я не стану ни во что вмешиваться. Я приехал сюда провести несколько дней в мире и покое.
– Так вот, - начала Урсула, вытирая глаза и подкрепляясь глотком дюбонне.
– Я приехала сюда, чтобы, можно сказать, совершить акт милосердия. Дело чрезвычайно трудное, возможны ослижнения.
– Ослижнения?
– не удержался я.
Урсула осмотрелась кругом, проверяя нет ли кого поблизости. Так как поблизости было всего лишь около пяти тысяч веселящихся иностранцев, она посчитала, что может спокойно довериться мне.
– Ослижнения на высоком уровне, - продолжала она, понизив голос.
– Это должно оставаться только между нами.
– Ты хочешь сказать - осложнения?
– спросил я, желая придать беседе более осмысленный характер.
– Я сказала именно то, что подразумеваю, - сухо ответила Урсула.
– Может быть, перестанешь меня поправлять? Эти вечные попытки поправлять меня всегда были одной из твоих худших черт. Это ужасно неприятно, дорогой.
– Извини, - произнес я покаянно.
– Валяй, рассказывай, кто там, на высоком уровне кого ослизывает.
– Ну вот.
– Она понизила голос так, что ее слова с трудом доходили до меня сквозь окружающий нас гомон.
– Тут замешан герцог Толпаддльский. Я потому и приехала в Венецию, что Реджи и Марджери, да и Перри тоже доверяют только мне, и как герцог, разумеется, он просто душка, который страшно страдает от этого скандала, и когда я сказала, что приеду, они, конечно, сразу ухватились за эту возможность. Но ты не должен никому ни слова говорить об этом, дорогой, обещаешь?
– О чем я не должен говорить ни слова?
– озадаченно справился я, давая жестом понять официанту, чтобы принес еще выпить.
– Но я ведь только что тебе сказала, - нетерпеливо произнесла Урсула.
– О Реджи и Марджери. И Перри. И о герцоге, разумеется.
Я сделал глубокий вдох.
– Но я не знаю этих Реджи, Марджери и Перри. И герцога тоже.
– Не знаешь?
– удивилась Урсула.
И я вспомнил, как ее всегда удивляло, что я не знаю никого из широкого скучного круга ее знакомых.