Пикник и прочие безобразия
Шрифт:
– Марго, дорогая, - сказала мама, - тебе не следует так уж фамильярничать с этими моряками.
– О, мама, не будь такой старомодной, - отозвалась Марго, возвращая воздушные поцелуи.
– Как-никак, у меня есть бывший муж и двое детей.
– Именно расточая воздушные поцелуи незнакомым морякам, ты остаешься с двумя детьми и бывшими мужьями, - мрачно заметила мама.
– А теперь, - сказал капитан, сверкая на солнце золотыми зубами, - приглашаю вас, мисс Марго, посмотреть на наш радар. Это устройство позволяет нам избегать столкновений и катастроф на море. Если бы Улисс
Он завел Марго в рулевую рубку и принялся объяснять принцип действия радара. Корабль в это время приближался к пристани со скоростью велосипеда, укрощаемого пожилым джентльменом. Старший помощник не сводил глаз с мостика, ожидая команды, точно охотничий пес в стойке перед первой в сезоне куропаткой. Тем временем капитан рассказывал Марго, что при помощи радара греки могли бы открыть не только Америку, но и Австралию. Глядя, как сокращается расстояние между нами и пристанью, Лесли забеспокоился.
– Послушайте, капитан!
– крикнул он.
– Не следует ли нам отдать якорь?
Капитан отвернулся от Марго, и улыбка на его лице сменилась сугубо официальной миной.
– Прошу вас, мистер Даррелл, не беспокойтесь. Все в полном порядке.
Тут же, подняв глаза, он увидел впереди надвигающуюся на корабль, словно несокрушимый цементный айсберг, высокую пристань.
– Матерь Божья, спаси!
– крикнул он по-гречески, выскакивая из рубки.
– Попадопулос! Отдать якорь!
Именно этой команды ждал старший помощник. Сразу все зашевелились, загремела якорная цепь, тяжелый якорь шумно шлепнулся в воду, и цепь продолжала греметь, разматываясь. Однако корабль упорно продолжал скользить вперед. Было очевидно, что якорь отдан слишком поздно, чтобы играть присущую ему роль тормоза. Капитан, готовый, как и всякий судоводитель, незамедлительно реагировать в чрезвычайных обстоятельствах, ворвался в рулевую рубку, отдал команду “полный назад!” и резко повернул штурвал, оттолкнув рулевого. Увы, ни блестящая оценка ситуации, ни быстрая реакция, ни мастерство судоводителя уже не могли спасти нас.
Продолжая разворачиваться, “Посейдон” с грохотом врезался в пристань. Учитывая, как медленно мы двигались, я ожидал, что нас лишь чуть-чуть тряхнет. Я ошибался. Казалось, мы напоролись на мину. Семейство Дарреллов кучно упало на палубу. Три тучные леди, которые в это время спускались по трапу, лавиной покатились вниз. Никто не устоял на ногах, даже сам капитан. Ларри рассек себе лоб, мама ушибла ребра, Марго порвала чулки. Капитан живо поднялся на ноги, покрутил штурвал, отдал необходимые команды в машинное отделение, после чего с искаженным яростью лицом вышел на мостик.
– Попадопулос!
– заорал он злополучному старшему помощнику, который медленно вставал, вытирая разбитый нос.
– Ты - сын путаны, болван, осел! Незаконный отпрыск подзаборного турецкого кретина! Почему не отдал якорь?
– Но, капитан, - промычал старший помощник через окровавленный носовой платок, - ты не отдавал такой команды.
– Неужели я один должен следить за всем здесь на борту!
– бушевал капитан.
– Управлять кораблем, следить за машиной, собирать оркестр, умеющий исполнять греческие мелодии? Матерь Божья!
Он спрятал лицо в ладонях.
Кругом царила какофония, обычная для греческих ситуаций. Дикий шум, трагическая фигура капитана - казалось, мы стали свидетелями одной из сцен Трафальгарской битвы.
– Да уж, мама, - произнес Ларри, стирая с век капли крови, - это была блестящая идея. Поздравляю тебя. Однако я, пожалуй, полечу домой. Если мы еще благополучно сойдем на берег.
Наконец ходячим раненым разрешили спуститься на пристань, и мы увидели, что “Посейдон” обзавелся с другой стороны новой пробоиной, почти идентичной первой.
– Что ж, теперь хотя бы установилась полная гармония, - мрачно заметил Лесли.
– Ой, смотрите!
– воскликнула Марго.
– Наши бедные старые музыканты!
Она помахала им, три джентльмена в ответ поклонились нам, стоя на палубе. Мы рассмотрели, что скрипач сильно рассек себе лоб, а переносица владельца тубы была залеплена пластырем. Наши приветствия явно были восприняты как знак поддержки их достоинства, столь прискорбно подорванного унизительной отставкой накануне вечером, три музыканта дружно повернулись лицом к мостику, демонстративно подняли свои тубу, тромбон и скрипку и заиграли.
Сверху до нас донеслись звуки “В воскресенье нельзя”.
ВЫПУСКНИКИ ЧАСТНЫХ ШКОЛ
Венеция - один из красивейших городов Европы, и я часто посещал ее, однако задерживаться не приходилось. Каждый раз я спешил куда-то еще, а потому для настоящего знакомства не оставалось времени. И вот однажды летом, когда царила жара и я здорово устал от работы и ощутил охоту к перемене мест, решил я на неделю съездить в Венецию, отдохнуть и получше изучить город. Сказал себе, что спокойный отдых в такой обстановке - как раз то, что мне нужно. Редко мне доводилось так раскаиваться в принятом решении; знай я, чем все обернется, скорее улетел бы в Нью-Йорк, или Буэнос-Айрес, или Сингапур, чем отправляться в дивную Венецию.
Мой путь пролегал через Францию с ее бесподобными ландшафтами, через аккуратистку Швейцарию, через высокие перевалы, где на обочинах еще лежали безобразные серые сугробы, и дальше вниз, в Италию, к месту назначения. Погода стояла прекрасная до той самой минуты, когда я въехал на мост, соединяющий город с материком. Тут небо, как по мановению волшебного жезла, вместо синего стало черным, с прожилками ярко-голубых и белых молний, и обрушило на землю такие потоки, что никакие “дворники” не спасали и на дороге замерли длинные вереницы автомобилей, упираясь бамперами друг в друга. В обездвиженных ливнем машинах сотни итальянцев бились в истерике, отчаянно сигналя и облегчая душу отборной бранью.