Пикник (сборник)
Шрифт:
— Ой! Ты меня напугал, честное слово. Солнце как раз садится — погляди, заметно даже, как оно движется. Гляди — опускается, опускается!
— Я все вычислил, — сказал мистер Пикеринг. — Очень просто. До очевидности. Мэкстед любил всяких редких рыб. Он постоянно плавал около рифов — Торгсен говорит, целые дни тут проводил. Итак, что он делает? Он прячет свои денежки здесь — здесь до черта всяких рифов и отмелей, прячь что угодно, никто никогда не узнает. Ну, не никто, конечно, кое-кто знает. Торгсен вот знает.
— Так быстро темнеет, —
— Угу, — отозвался он. — Красиво. Видишь — ловцы лангустов гребут назад. Забавно, что они всегда возвращаются в одно и то же время.
Алая верхушка солнца с захватывающей дух быстротой скользнула за горизонт, а по раскаленному морю еще перебегали ярко-оранжевые блики, и к ним постепенно добавлялись мазки нежной зелени. Вдруг воцарилась такая мертвая тишина, что стал слышен плеск единственного кормового весла на уплывавшей лодке.
— Скоро светляки полетят, — сказала миссис Пикеринг. — Мне они так нравятся.
До этой поездки на юг миссис Пикеринг никогда не видела летучих светляков, и в первый раз их газово-зеленый танец в жаркой субтропической тьме поразил ее почти так же, как поразила ее мужа первая встреча с крабом на песчаном берегу.
— Да, кстати. Ты знаешь, я кое-что о них выяснила, — сказала она. — Я прочитала в журнале, пока ты был сегодня на острове, что этот их свет служит сигналом.
— Каким сигналом? — спросил мистер Пикеринг. — Об опасности?
— Нет. Это как азбука Морзе — или, скорее, как морской семафор. Каждый светит со своим кодом — скажем, один-два-один или два-один-один или что-нибудь другое — и это сигнал от самки к самцу.
— О чем?
— О любви. Ну, о продолжении рода. Самец имеет свою длину волны или как там это называется — один-два-один, и он ищет самку, подающую сигналы на той же длине волны.
— И тогда они спариваются?
— По-моему, это восхитительно, — сказала она.
Мистер Пикеринг на этот раз промолчал, а его жена сидела как завороженная, не спуская глаз с моря. Все цвета смягчались и сходили на нет, растворяясь в одном — вернее, так казалось, если не вглядываться, как она, сквозь приспущенные веки; а она видела, что это не один цвет, а переливы пятидесяти или даже ста оттенков, каждая волна — отдельный нежнейший мазок кисти.
— Забавно, — сказал мистер Пикеринг. — Как только упоминаешь об этом убийстве, все начинают говорить о цене на бананы или еще о какой-нибудь хреновине. Никто не хочет говорить.
— Их можно понять, — сказала она. — Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.
— Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.
— Ну, допустим. У тебя что, есть версия?
— Пока нет, — ответил он. — Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель.
— Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?
В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.
— Разве никого не судили тогда и не оправдали? — спросила миссис Пикеринг.
— Было дело.
— В таком случае они бы еще кого-нибудь отдали под суд, если бы убийца был тут, верно? В конце концов островок очень маленький. Несколько тысяч человек, не больше.
— Вот-вот, — сказал мистер Пикеринг. — Он маленький — и все всех знают. Каждый что-то знает. Знает и держит язык за зубами.
Миссис Пикеринг наконец выпрямилась у бетонной ограды. Море теперь было совсем темным, цвета индиго, а небо над ним приобрело мягкий и промытый зеленый цвет, переходящий, ближе к зениту, в бледную ночную синеву. Орхидеи на бальзамовых деревьях уже казались бесцветными. От пальм и больших полосатых алоэ на террасе отеля остались одни черные тени.
— Я думаю, и тебе надо держать язык за зубами, — сказала миссис Пикеринг.
— У меня такое чувство, что мы приехали как раз вовремя, — сказал ее муж. — Год или два назад не было бы никаких шансов. Денег тут и так было много. Вот они и не высовывались. Теперь с деньгами стало туго. Очень туго. Подходящий момент, чтобы пустить в ход запасы.
Они начали спускаться по каменистой тропке к отелю и пляжу. Морская и небесная синева теперь почти слилась вместе, а горы, окаймленные понизу большими пальмами, казалось, нависли над самым морем.
— Я все-таки не могу, взять в толк, откуда у этих людей золотые доллары и соверены, которые они продают, — сказала миссис Пикеринг.
— За молчание ведь надо платить, правда? — ответил он. — Понимаешь?
— Понимаю.
В теплой тьме прозвучал смех мистера Пикеринга. И, словно усиленное эхо его голоса, под порывом переменившегося ветра забренчали жесткие листья изогнутых пальм; вместе с ветром звук этот побежал к темному морю.
— Ой! Гляди! — воскликнула миссис Пикеринг. — Светляки! Сигналят друг другу!
На следующий день после полудня, лежа на песке, миссис Пикеринг наблюдала за крабом, который опять и опять выбирался из своей аккуратной норки все с той же зловещей неторопливостью. Отойдет дюймов на десять — пятнадцать, увидит ее — и со всех ног обратно. В том, как он бегал задом наперед, было для нее что-то отталкивающее. Неприятны ей были и нелепые, выставленные наружу глаза-перископы, которые вращались во все стороны над желтой головкой. Каждый раз у нее оставалось леденящее душу чувство, что на самом деле это чудовище, уменьшившееся до крохотных размеров за миллионы лет.