Пинг-понг жив
Шрифт:
В Польше Марсик пристрастился к муштарде - легкой горчице и фисташкам, размечтался. "Побатрачить бы "челноком", потом своя лавочка, потом глядишь - и магнат..." Арт-бизнес померк пред предместьями Варшавы, захотелось незамысловатости, зашевелилась охота к перемене мест - так давно ее не было, что круп ракушками оброс. И потом - "никто не бросается ему на шею и не кричит, что он - самый лучший в мире Карлсон"! "Они" совсем не рады! Они - Настя с отчимом. Марсик для них старался - и в конце концов, какая разница, кто написал эту чертову девицу со ставридой, раз она удалась и расплатилась. Эти два тревожных суслика начинали Марса раздражать. А Красную планету нельзя злить, у нее и так из глаз кровь подтекает! Отчим мало того, что скопытился, так он еще кусился о потере. Душу, дескать, продал за тридцать серебренников! Расстался с лучшим творением, затосковал. Хотел рыбку съесть и косточкой не подавиться (есть рифмованная версия: рыбку съесть и кое на что сесть, но она мне нравится меньше, потому что... да вот не нравится и все!) Неприятный сюрприз для "магната": прибыль наказуема отсутствием у сапиенсов логики. Старика Марс не трогал, выливал все на Анастасию, которая продолжала худеть. Напоминал, что душа продана гораздо дороже, чем за тридцать. Начитанная Настя напоминала в ответ, что образ Иуды не нужно трогать грязными руками, которыми его заляпали бытовые толкователи, без ревнивого апостола Иисусу было не вознестись. В-третьих, "папе" не так много досталось, не забывай, друг. Стоило ли удивляться, что в Польше реальность сменила регистр. Ваца втихую занимал престол, Анастасия ему жаловалась. Девушке нужна подруга любого пола, чтобы жаловаться на друга, Марс прощал обоих, он уже начал свое обращение в волка, которого
Предчувствия ее еще не обманут, но пока у Марса прихоть - элькина дочь. У Насти дрожит нижняя губа: зачем ему Эля теперь?! Тем более ее дочь? Тем более, если она в другом полушарии? "Она приехала в Европу, такой шанс..." Насте не нравится шанс. И мне бы не понравился. Пришел черед Вацлава чесать руки в терапевтических целях - в смысле выбить одним ударом истерику, чтобы бедная девочка забилась обратно в воплощение царевны, а не металась почем зря. Нашла, о чем трепыхаться! (взыграла живучая иллюзия воспитанного молодого человека про узкий круг мадемуазелей, годных для матримониальных планов, - якобы они особенные. У девочек, не обязательно воспитанных, та же иллюзия в сторону молодых людей. Чушь. В вопросах пола лучше исходить из дедуктивного принципа. Все как все. Во всяком случае, что касается страсти. А несчастливые семьи, что каждая несчастливы по-своему? Не так уж и по-своему, чудится мне...) И Ваца давил убеждением. Иначе что? Не каленым железом, в самом деле. Как еще обучишь очевидности, что с Марсом все должно скоропостижно и по-английски кончиться, он - чтоб было что вспомнить, не будь дурой, как все бабы, не продлевай агонию. "Хочешь, чтоб и я там был, мед-пиво пил, хочешь свадьбы? Ее не будет. И это правильно."
Может, это везение, когда чашу сию пусть не пронесли мимо, но быстро влили, похлопали по щекам, глядишь - наутро реанимирован и лучшее, конечно, впереди. Выходит, Насте повезло. Вацлав и не думал тогда еще, что женится на ней, но был всегда готов. Все-таки она из "особенных". А он все-таки сноб. И тоже особенный со своим крайним проявлением пушкинского святого братства. В двух словах его анамнез не обскажешь. Патологическое отождествление с единомышленником. Любить то же, что и он: того же Дарвина, те же рубашки, ту же женщину. Более того - не видеть в том ничего атипического. Марс, как кот от воды, брезгливо отряхивал лапы от наметившейся драмки, а ведь стоило ему мизинцем поманить, сотой долей улыбки своей обезьяньей - и инцидент исчерпан. Но он ехал за новым. Не за дочерью Эльвиры Федоровны, просто вышел из дома без дождя, без ключей, с розой маршрутов под ногами и опьянел от перспективы. Смылся, словом, на неделю. Мне кажется, клюнул его жареный петух, наконец, - приспичило ему найти то одно-единственное дело на всю жизнь, за которое чуть пасть мне не порвал на незабвенной крыше. Не торговлю картинами с элементами подлога, и не дарвиновскую возню, и не сапожное ученичество (было у Марса и такое обострение - по стопам родительницы батрачил в мастерской, гордый, засаленный и ненадолго вдохновенный трудами от сохи...) Не темных дел ему захотелось и не чужих, а чтоб как Феллини! Почему Феллини? Да потому что. А, что, разве плохо как Феллини?
Смотря что, конечно, но прочее не наше дело... У нас как раз с делом и случился запор, всех швыряло с корабля на корабль, и только некоторые выплывали на балу с мокрой хризантемой в петлице - но какой ценой, какой ценой... Марсику цена не нравилась. Он дрогнул, засмотрелся на Запад в польском предбаннике - но суеверие свое не отпустил, презирал само намерение отъезда, никогда не забывал Элю, из-за нее он просто не должен... таков был его маленький кодекс. Что при его непоседливости - большое мужество, пусть и напрасное, но потому и трогательное. А Элю свою он держал наготове, в нижних слоях атмосферы, частил будничными упоминаниями - ...а у Эльки тоже... Элька любила вот так... Элька меня научила.... Скрытная суета печали - а вокруг все поеживаются и стучат вилками дальше. А теперь я также про Марсюшку, когда...да что угодно, халву в шоколаде покупаю. Он меня по Елиссевскому первый водил. И вообще везде водил. В 18 лет более всего на свете мне хотелось ходить за Марсиком и родить ребеночка. Увы, одно с другим никак не совмещалось, что навечно поделило меня на два сезона тисненной линией то ли сгиба, то ли отрыва: осенью и зимой - я "про детей", весной и летом - я в бегах. Пинг-понг получается, непрерывное смятение. Вацлав, правда, объяснил, что не в Марсе дело, а в цикличности всего сущего. Отошло много вод и обнаружилось, что мы с Вацлавом в неких отношениях. Пустившись раз в откровения, он не смог остановиться, единожды попав под его раздачу, я осталась к его услугам. Я называла это "прогулки доверия". Получались они спонтанно и я не задавала вопросов, чтобы не спугнуть порыв. Потом не сдержалась и пошло-поехало, я озадачила его своими девичьими тайнами, нам стало смешно. Сие закономерность. Думаю, что даже если священнослужитель в ответ на покаяние расскажет пару-тройку своих историй, это изрядно оживит исповедальную процедуру. Вацлав давно жил с Настей, мы не знали, что Марсик умрет и костерили его вовсю. Ему не привыкать. Про него всегда витали неприятные истории, он сам - ни про кого, разве что анекдота ради. Судьбоносный тренер по самбо не рекомендовал плодить сварливые мысли. Лучше вспыхнуть, но быстро простить, не то неприязнь начнет фонить, как радиоактивные отходы. Поэтому Марсик - уже не простой, как голубь, но еще не мудрый как змея, - частично соблюдал заповеди "духовника". Что, возможно, ему легко давалось: он не говорил и не думал плохое, а сразу бил по намеченному органу. Но Вацлав все равно зачислил его в больные на всю голову. Вот, говорит, почитай, здесь все сказано... Ну, хорошо, не все, только вот эти главы... Ладно, особенно - первую.
Ваца не дурак, понимал, что целиком его книга пока не просочится в мой мусорный информационный поток, и компромиссная первая глава засветила сакраментальное заглавие "О присущем всем". Хлипкая и без того сосредоточенность тут же вспугнутой пичужкой полетела скользить по другим страницам. Вацлав заметил легкомыслие и все же добился, чтобы я ознакомилась с чтивом в более располагающей обстановке. Позвал меня к себе домой, куда я входить панически отказывалась. Ладно, с Вацей еще кое-как ковыляем вокруг парка, курим одни сигареты и пьем один и тот же алкоголь, вроде мы с ним как будто одного пола... пока не появится неземная Анастасия в пушистом пеньюаре с округлившимся чревом. Она ждала тогда первого ребенка, а тут я с нечистым рылом. Мне и без того при ней всегда хотелось оправить одежду, чтоб спина не выглядывала, взбить несуществующую прическу и почистить уголки рта. И вообще мне казалось, что она меня не любит. А я ее, что, люблю что ли?! Но Ваца объяснил, что все это предрассудки и пора их выкинуть на помойку. Пора поговорить о главном - о наших патологиях. О "сингле", значит, о его детище... Нет-нет, собственно "сингл" усох до одной-единственной главы, точнее даже до половины главы, вот увидишь... Ваца все боялся, уязвимая душа, что я до сих пор подозреваю его в плагиате, что он украл
Вацлав передо мной зря бисер метал - я б ни в жизнь его не упрекнула. Марсик неуч, его и впрямь только на полглавы хватит. А там, у Вацы, ясен перец, целая система, со сносками и комментариями, такое Марсюше не выносить и не родить, он способен только опылять, безотчетно и безответственно. И вот я иду выдавливать из себя синечулочные мои предрассудки, нарушать чужую гармонию ночным скрипом половиц, а все потому что со мной очередное не комильфо (так бы ни за что). На мне никто жениться не собирался и вместо встречи нервической у фигурального моста Ватерлоо Никто уехал на уик-энд с братом ловить карпа одного-единственного, и то дай бог что поймают. А на заре мне поезд ранний встречать. И Ваца меня уговорил, дескать, выпить ему не кем, языком почесать. Я сразу предупредила, что преклоняюсь перед его энтузиазмом, но книги психологические и прочий науч-поп читать гаком не умею, только выборочно, про примеры интересные, вроде случая больной Р.: раны детства, ее сны, ее перепитии, перверсии. Вацлав снисходительно напыжился, тебе, говорит, Ломброзо нужен, - это у него сплошная сводка историй с бесноватыми, но он-то первопроходец и практик, ему положено наблюдать, а нам пристало уже действовать.
Ночь я посвятила стопке вацлавских страничек с обилием опечаток. Теперь я чувствовала себя обязанной прочитать труд на совесть, много выпила и съела от смущения, но в чистейшей настиной квартире с пушистым предунитазным ковриком веселья ни в одном глазу, а только одна сальная сытость, от которой сразу тяжелеешь килограммов на пять и появляются буржуазные мысли о борьбе с весом. Настя рано удалилась засыпать перед телевизором (мне между прочим тоже захотелось недавно появившихся у нас полночных комических сериалов, только гогот на заднем плане раздражал поначалу, однако присутствие мое в комнате было невозможно, я успела заметить только, что у них на полу лежит модная циновка с этническим узором и они бросают одежду прямо на нее. Недоступная мне пока еще фаза быта, когда одежду на пол, едва не породила классовую неприязнь...) Вацлав как мог пытался развлечь, но в жестах его улавливалась виноватая юркость мужчины, которого негласно зовут в ложе - не для функций, а просто потому что жена легла и надо чтобы в доме стало тихо и темно. Но пойти сразу - показать свою слабость, и Вацлав еще долго смотрелся в красное липкое донышко фужера и радовался тому, что самый пораженый целлюлитом орган - это мозг. Мы еще пошебуршили прочими модными словами и болезнями; с ума сойти - Вацлав научился смешить! Вообще мы становились печально схожи в чем-то нелучшем, чему не найду названия. Потом он отвалил спать, поставив меня в единственно возможные условия для прочтения его рукописи. Хороший прием для начинающих авторов - мягкое принуждение... иначе как заставишь этих остолопов ознакомиться с тобой, таким неизвестным, неловким?!
Книга мне неожиданно понравилась - я быстро перехожу из недоверия в восторг. Не знаю, как насчет Марсика, разъяснения о коем Ваца анонсировал, но про себя я нашла сразу. Термин обнадеживал - "ложный симптом".Он принадлежал как раз к категории присущего всем, а ведь камень с души, когда недуг твой знаком человечеству как облупленный, да и что за недуг - просто смятение, брожение, скребущиеся мартовские кошки внутри, впрочем, кошки - не в ту степь немного, не кошки, а Галина Уланова мечется своим знаменитым бегом из балета "Собор Парижской Богоматери", вот такое стремительное грандиозное беспокойство. У меня оно случалось обычно на закате. Вдруг ни с того, ни с сего обволакивала невозможность мечты, спокойный поток из двух составляющих - обиженного смирения и жажды неуемных радостей именно теперь, сию же минуту, радостей - читай срочного вылета к пальмам или корпоративной вечеринки с танцами на Лобном месте, или давно невиданных друзей с лимонной водкой и жеванной-пережеванной кассетой Боба Дилана и "Кэлифорни Дрим" в порядке бонуса, или немедленной случайной встречи с давней и еще не выдохшейся персоной грата твоего секси уэй. Но смирение, как прохладная атласная ленточка, крадется бегущей строкой "Ничего не выйдет. Переболей одна". Теперь я уже слушаюсь, не борюсь с хандрой, поумнела чуток. Хожу из угла в угол, грызу ногти, потею. Только само солнце не тревожится закатом, но и он кончается, не сегодня-завтра позвонят, услышат, вспомнят, жди. В смысле - ни в коем случае не жди, но если так себя стегать, то лишь усугубишь, подсознание стирает все "не", а глагол усиливает, посему позволяй себе ждать. Все сумбурно описанное и есть "ложный симптом", если вкратце... Ваца, правда, поязыкастей изображал, с терминами, но суть та же: Александр Грин наш дорогой ошибся - это не власть несбывшегося. Это власть как раз сбывшегося. Петрушка в том, что счастье, о котором тщимся в острые минуты, уже было и забыто. Так говорил Фрейд. Только он - о грустном: чужой дядя потрогал или мать рано грудью бросила кормить,etc. Но и блаженство свое дитя не бережет, - и так говорит Вацлав. Потому и ловим не пойми что в тоске своей, уверенные - "оно" бывает, бывает с кем-нибудь, пусть и у меня побудет. Неверная посылка! "Оно" уже было и именно у тебя.
В чем ложность симптома, мне так и не открылось. Захотелось скорее дальше; видимо, симтом неложный от симптома ложного отличался тем что и государь от милостивого государя. Вроде как ничего серьезного, но повод задуматься. Наверное, редактор вырежет этот нелогичный кусок, а жаль, живенько написано, тепло. Я Вацу немедленно зауважала и час в оцепенении глазела в окно. Идеи общей я не раскусила, даже не пыталась, меня испугали таблицы, графики, диаграммы, приписанные вручную сноски на оборотах, но лирические отступления пришлись в жилу - или как еще обозначить проблески легкого жанра... Странный смысл в том есть - разделять удачу, народная мудрость того же мнения: "не везет в картах - повезет в любви" - тому пример. Иначе говоря, если одновременно везет в любви, в картах и в деле, то можно быстро сгореть. На потом останется серенькое время, взлет забудется, а главное - не оставит плодов, одну пустышку для самолюбивого эго. Кроме того, любая масть хороша вовремя, девочкам лучше не созревать раньше шестнадцати, - например... Вацлав и Лолиту помянул как величайший литературный образ, подтверждающий, так сказать... слишком рано жизнь прожила, разве нет? Да, да, - я изумленно соглашалась. Ночью, конечно, все острее, кроме критического отсека ума, днем-то я взяла бы самородка за жабры - что, мол, за чушь, как это можно научиться от лишнего фарта избавляться? Но только у меня накапливался гневный вопль, глядишь - слово за слово и понимаю, что сама отклонилась от курса и плутаю в дреме, а Ваца про морковку, которую непременно проряжают, чтобы пожирнее созрела, а если не трогать - одно крысиные хвостики к осени пожнешь. Все упиралось в разумную постепенность, в то, что счастье не должно нас порабощать, иначе гормоны не выстоят (дальше - цепочка из нечитабельных химий), - умер же один грек от радости, когда его колесница пришла первой! Допустим, мы от радости не умрем, сразу - не умрем, но вот замедленно... пережив сильнейший позитивный стресс организм вроде как постепенно сходит на нет. Это сродни атавизмам при размножении, упоминаемым Отто Вейнингером (на всуе и не всуе упоминаемого нами Отто навела, кстати, опять Эля, царство ей небесное - и так это уже давно...), суть каковых в том, что некоторые малозначительные твари типа пауков всяких после полового акта, - чтоб не сказать коитуса - сразу мрут. Выполнили свое предназначение - и крышка. Помнится, Отто тем и объяснял наследство от непрямых предков - вопль удовольствия, уже человеческий: дескать, ой, сейчас умру, до чего хорошо. Иными словами, нельзя, чтобы в один день у тебя случился грандиозный оргазм и нобелевская премия. Или - радости секса планируй ближе к пенсии, чтобы уж верняк, хоть знать, что пожил на этом свете, ежели что... не поймите меня правильно, как говорится, мои толкования ущербны, все гораздо тоньше и непонятней. Ведь у Вацика теория, а теорию не перескажешь с полтычка... И еще цивилизация нас испортила - нам теперь для счастья так много надо, наши эндорфины все прихотливей и идем мы к ним кривыми путями, вредными для нутра. Но все-таки мы идем и получаем свои неправильные вершины, потому что они всего лишь в отместку за черные дни.
В общем марсиков "сингл" оброс подробностями, а в подробностях намек - нужно уметь грамотно радоваться, и тогда радость пребудет... Мутно, конечно, зато без докторского пафоса, без дышите глубже, гуляйте чаще, любите ближнего. Внушает доверие без доскональностей. Я ведь и Отто Вейнингера своего обожаемого толком не прочитала, галопом по европам, сразу видно - перчик умнейший, любила априори, по рекомендациям, с некоторыми так можно.
...великий был человек и все успел до 23 лет...