Пионеры Вселенной
Шрифт:
А Лиза, вспомнив, что у нее в муфте фотографии Гриневицкого и Кибальчича, опрометью бросилась домой.
Казнь происходила на Семеновском плацу. Шпалеры войск серым прямоугольником окружили черный эшафот с большой виселицей. Вблизи эшафота, на помосте – пестрая толпа начальства и жадных до зрелищ высокопоставленных сановников. Рядом – два взвода барабанщиков, попы и палачи. За шпалерами войск – неоглядная молчащая толпа.
Верховский и Герард подъехали на извозчике со стороны Царскосельского вокзала и, встав на сиденье
– Владимир Станиславович, поедемте обратно, – взмолился Герард, – я не могу смотреть. Это же средневековье! Инквизиция!
– Подождите, кажется, оглашают приговор.
Вдруг затрещали, забили барабаны. Воспользовавшись этим, толпа у вокзала прорвала цепь солдат, хлынула черным потоком и тесно окружила сани. Выехать стало невозможно…
7
После казни Верховский отвез впавшего в уныние Герарда домой, а сам поехал в клуб, чтобы заглушить и рассеять гнетущее впечатление от казни. Он много курил, изрядно выпил и даже пытался играть в карты, но перед глазами неотступно стояла черная виселица, а под перекладиной – пятеро в серых саванах…
Он приехал домой и тотчас лег спать. К утреннему кофе Верховский вышел хмурый, подавленный.
– Вальдемар, тебе нездоровится? – участливо спросила Алиса Сергеевна.
– Не то чтобы нездоровится, однако не по себе…
Верховский налил рюмку коньяку, выпил и стал молча закусывать.
– Ты был на казни, Вальдемар? Должно быть, ужасно?
– Не спрашивай – мерзость! Мерзость и позор для всей России… А бедный Герард еле вынес… Дикое зрелище… Первым повесили его подзащитного Кибальчича. Герард тут же повалился в сани и больше уже ничего не видел…
– А как же держались осужденные?
– Прекрасно! Мужественно, отважно! Перед казнью все простились и поцеловались друг с другом и смело взошли на ступеньки. Только Перовская отвернулась от Рысакова… И тот, чувствуя себя виноватым, совсем пал духом…
– А говорят, что Михайлова вешали трижды?
– Да, это ужасно! Когда спрыгнули с подставки державшие его арестанты и палач выбил лесенку, Михайлов повис, но тут же рухнул на помост. Толпа загудела, заволновалась. «Свободу! Помиловать! Нет закона вешать вторично!» – раздались голоса.
– Ну и что же?
– Генерал закричал что-то палачу, тот помог подняться Михайлову, и его снова ввели на лесенку. Палач, скривившись, столкнул его с лесенки, и Михайлов снова рухнул…
– Боже мой, это же невиданно! – вздохнула Алиса Сергеевна.
– Третий раз Михайлова повесили уже на двух веревках… И главное – Перовская, Желябов и Рысаков все это видели.
– Ужасно! Омерзительно… А я, Вальдемар, не могла усидеть дома и пошла на Невский. Мы стояли около Надеждинской и видели, как их провозили. Они возвышались над толпой и, казалось, ехали не на позорных, а на победных колесницах. Это было одно мгновение, но я его запомнила на всю жизнь… И знаешь, Вальдемар, я полюбила этих людей…
В передней позвонили. Прислуга доложила, что пришла какая-то девушка и хочет видеть барина.
– Проводите ее в кабинет, – сказал Верховский, – я сейчас приду.
Через несколько минут девушка сидела в кабинете знаменитого адвоката – это была Лиза.
– Так вот вы говорите, – приподнимая густые брови, спрашивал Верховский, – что Сергея Андреича арестовали на улице, когда он что-то кричал осужденным?
– Да, он кричал и махал фуражкой.
– А что именно он кричал, вы слышали?
– Никто ничего не слышал, потому что били барабаны.
– Это очень и очень важно, – заключил Верховский, – именно это обстоятельство нам может помочь. Но точно ли вы знаете, что Сергей Андреич не был в связи с террористами?
– Да, да, это точно. Я же его невеста, и мы три года были неразлучны.
– Хорошо. Отлично! – сказал Верховский и взял сигару. – Вы разрешите?
– Да, да, пожалуйста.
Верховский закурил.
– Прошу вас дать мне срок. Теперь смутное время – надо немного выждать.
– А вдруг его засудят? – испуганно спросила Лиза.
– Нет, я похлопочу… Конечно, случай из ряда вон, но будем надеяться…
Алиса Сергеевна, молчавшая все время, вдруг встрепенулась.
– Прошу вас, любите Сергея Андреича, – горячо заговорила она, – это чудесный, благородный человек. В нашей семье все его очень полюбили. Он поступил отважно. Я надеюсь, все обойдется. Раз Владимир Станиславович взялся похлопотать – все будет хорошо.
8
Прошло около месяца. Мир еще продолжала волновать трагедия, разыгравшаяся в России. Русские эмигранты – революционеры Кропоткин, Плеханов, Степняк-Кравчинский и Вера Засулич – выступали с большими статьями. Имена Желябова, Перовской, Кибальчича не сходили со страниц газет.
Карл Маркс, осуждавший террористическую борьбу, с похвалой отозвался о русских героях.
А в России наступила реакция. Запершийся в Гатчине новый самодержец под влиянием Победоносцева впал в ярость и, прогнав Лорис-Меликова, объявил жестокий террор революционерам. «Народная воля» ушла в глухое подполье. В это жесточайшее время Стрешневу бы не миновать каторги, если б не заступничество Верховского. 3 мая ему объявили решение о ссылке в Калужскую губернию и разрешили свидание с родными.
Весь этот месяц Лиза провела в раздумьях и тревоге. Смелый поступок Стрешнева возвысил его в ее глазах.
«Я просто мало знала Сергея. Он скромен и тих, но он смел и даже отважен. Он не побоялся следить за выездами царя, он спас Гриневицкого и, наконец, это… это прощание с Кибальчичем… Теперь, когда нет Николая, который вечно будет жить в моем сердце, мне никто не может быть ближе Сергея».
С этими мыслями Лиза пришла на свидание к Стрешневу и объявила, что она готова разделить его судьбу и согласна ехать в Калужскую ссылку…