Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII
Шрифт:
— Только он не философ, а, скорее, наоборот — он биржевой делец. Русский фабрикант, в прошлом очень богатый, удрал из России в восемнадцатом году. Кажется, и здесь устроился неплохо.
— Ты играешь на бирже? — без всякого осуждения поинтересовалась Дорис.
— Пока нет, но придется, милая моя Дорис, увы, придется.
— Там можно заработать?
— Путилов говорит — можно. Он, например, зарабатывает. Предлагает свою помощь, но, конечно, не бескорыстно.
— Что он от тебя хочет?
— О, сущие пустяки! Было бы очень хорошо, если бы я добыл кое-какие сведения о работе и перспективах военной промышленности России и Германии.
— Я иногда не понимаю, шутишь ты или говоришь серьезно, — сказала Дорис.
Ганри даже перепугался, схватил ее руку, быстро поцеловал.
— Ну какие же шутки, милая Дорис?! Где я возьму такие сведения? У этих фон-оболтусов и их малокровных пассий с Фридрихштрассе? Ты меня просто расстраиваешь…
И вправду, Дорис видела, что он готов захныкать, как малое дитя. Она подлила в его бокал виски.
— Ты не замечаешь, что говоришь почти стихами?
— Тут заговоришь!
— Ты хотел выпить…
Он выпил.
— Лучше? — спросила она.
— Лучше.
— А теперь расскажи по порядку.
Ганри закурил сигарету и снова стал веселым и беспечным.
— Собственно, я все уже тебе сказал. Путилов хочет знать положение в военной промышленности, чтобы играть на бирже не вслепую, а уверенно.
— Но в чем суть?
— Видишь ли, дорогая, этой механики я толком сам не понимаю. Путилов объяснял так. Если ему будет известно, какие заказы собирается ваше правительство разместить в военных отраслях промышленности, проще простого будет определить, акции каких концернов повысятся в ближайшем будущем. Он их скупает сегодня по недорогой цене, а завтра продает уже во сколько-то там дороже. У них это называется игрой на повышение.
— Ну, это не так уж сложно, как ты думаешь. Можешь познакомить меня с этим Путиловым?
— Зачем тебе?
— Если это солидный человек и если он действительно желает тебе помочь… как тебе сказать?.. Я хотела бы в этом убедиться.
— Я увижу его завтра.
— Где?
— В «Ам Цоо».
Дорис поморщилась:
— Там слишком много народу. А нельзя встретиться здесь?
— Конечно, можно. Приведу его сюда.
— Я ведь могу освободиться только в семь.
— Ну а мы будем ждать тебя в восемь.
В этот вечер они так и не напились по-настоящему…
Иштван, выдававший себя перед Дорис Шерер за бывшего русского заводчика, а ныне биржевого дельца Путилова, произвел на нее приятное впечатление. Сухой, немногословный, но умеющий быть любезным и предупредительным, одетый в темный костюм от дорогого портного, он вполне отвечал ее представлениям о том, каким должен быть финансовый делец. Путилов сжато и жестко растолковал ей суть биржевых манипуляций с акциями. Она спросила, какие данные и о каких предприятиях его интересуют. Он сказал, что полезно было бы знать, например, ближайшие и более отдаленные планы авиационных заводов. Тогда Дорис прямо поставила вопрос: если она доставит такие данные, гарантирует ли Путилов полную тайну? Разумеется, он отвечал за это головой. И лучшей гарантией в подобных делах служит то, что такие сведения имеют цену лишь до тех пор, пока их никто другой не знает. Разглашать их — значит рубить сук, на котором сидишь.
Дорис обещала что-нибудь придумать и действительно придумала. Через неделю в квартире у Ганри она передала Путилову скатанный в тугую трубочку узкий листок чертежной кальки, на котором тушью были аккуратно выведены две колонки чисел. Это были данные, касающиеся производственных планов заводов Юнкерса и Мессершмитта. Дорис зашифровала их самым элементарным способом. Она объяснила Путилову принцип шифровки. Они договорились, что прибыль от операций на бирже будут делить на троих, равными частями.
Дорис с самого начала подошла к этому союзу по-деловому. Она и вообще не склонна была драматизировать собственные поступки, а когда речь шла о заработке законным путем — игра на бирже считалась в ее семье почтенным занятием, не доступным простым смертным, вроде ее отца, — то она сочла бы глупцом всякого, кто упустил бы такой удобный случай. Конечно, она позволяла себе при этом известное злоупотребление своим служебным положением, но картотека, откуда Дорис брала интересовавшие Путилова цифры, не принадлежала к разряду совершенно секретных. По сравнению с другими ящичками, бывшими в ее распоряжении, эти — невинные детские игрушки. Вполне понятно, что человек, привыкший курить на бочке с порохом, не считает особенно огнеопасным какой-нибудь там склад пиломатериалов.
Фрица беспокоил один вопрос: если гестаповцы отметят появление Путилова в жизни Дорис Шерер и графа ван Гой-ена, у них может возникнуть желание проверить, чем оно объясняется. Необходимо было чем-то оправдать нечастые посещения Путиловым квартиры Ганри. Поэтому Путилову-Иштвану пришлось съездить в Голландию. Оттуда он привез целую кипу документации, которая свидетельствовала о том, что Путилов выступает перед различными банками и строительно-ремонтными фирмами как доверенное лицо, занимающееся приведением в порядок родового имения графа ван Гойена. Некоторые из документов Ганри «по забывчивости» оставил у Дорис дома в маленьком книжном шкафу, так что в случае если гестаповцы захотят негласно кое-что проверить, им эти бумажки окажут известную помощь.
Вскоре Путилов вновь увиделся с Дорис на квартире у Ганри. Сухие цифры, полученные от нее в прошлый раз, он обратил в три пачки банкнот, одну из них получила Дорис. А Путилов унес новый столбик цифр.
Дорис завела тогда разговор насчет того, что Ганри не очень-то торопится с женитьбой. Сделав так легко предложение, он как будто вовсе о нем забыл. Но Ганри вдруг проявил не свойственное ему здравомыслие, которое даже порадовало ее. Он сказал, что хочет построить их совместное существование на прочной основе, а для этого необходимо привести в порядок имение, расплатиться с кредиторами и наладить расстроившиеся отношения с родственниками в Соединенных Штатах, которые еще могут им пригодиться в трудную минуту. Доводы были разумные, и Дорис решила не торопить события. В конце концов, все у нее шло хорошо. Подавленное честолюбие могло торжествовать: она добилась любви аристократа, и у нее были деньги, пока небольше, правда, но она может их увеличить по своему желанию.
Ее высокое жизнеощущение последних месяцев было еще более поднято новой беседой с майором Цорном. На этот раз он говорил без обиняков.
— Вы не забыли нашего последнего разговора? — спросил майор, справившись перед этим о здоровье.
— Никак нет!
— Очень хорошо. Речь опять пойдет о вашем знакомом, — майор вдруг шутливо-досадливо взмахнул рукой, — нет, что я говорю! О вашем женихе. Вы же помолвлены!
Дорис молчала.
— Как идут ваши дела?
— Нормально.
— Гм… Я буду с вами абсолютно откровенен. И надеюсь на откровенность с вашей стороны.