Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII
Шрифт:
— Можете не сомневаться, — быстро ответила она.
— Так вот, есть намерение послать графа в Англию. Он может сослужить нам полезную службу. Как вы думаете, он согласится?
— Не знаю, — Дорис действительно не знала, что сказать.
Во-первых, это был слишком резкий оборот дела, а во-вторых, она не могла предугадать, как отнесется Ганри к подобному предложению. Безусловно, он был и легкомыслен, и податлив, как воск, и, если на то пошло, мог казаться тряпкой, но его характер заключал в себе массу неожиданностей, разобраться в которых ей пока не удалось.
Видимо, майор Цорн
— Я хочу вас попросить именно о том, чтобы узнать, согласится он или нет. Вы понимаете, что несолидно было бы делать предложение человеку без уверенности в его согласии.
— Да, я понимаю.
— Вы должны также иметь в виду, что людям этого сорта свойственна некоторая щепетильность в отношении… — майор не мог сразу подыскать подходящего выражения. — Ну, в общем, они настороженно относятся ко всему, что в их понятиях как-то связано с осведомительской работой. Вы должны употреблять в разговорах с графом другие термины. Скажем, служба информации. Тем более что и на самом-то Деле речь идет об исследовании общественного мнения.
Дорис слушала предельно внимательно, время от времени согласно кивая головой. Майор продолжал:
— Но и лукавить с ним не следует. Не надо заставлять его думать, будто его считают слепой марионеткой.
— Но что конкретно можно ему сказать?
Майор на секунду задумался.
— Очень просто. Скажите так. Отдел исследований одного крупного концерна желает иметь в Англии своего корреспондента. Он должен завести побольше знакомств в высшем лондонском кругу, пошире общаться, почаще беседовать с людьми на злободневные темы и иногда составлять обзоры своих бесед и наблюдений. Как видите, обязанности необременительные. А содержание, которое графу будет обеспечено, позволит ему жить в полное свое удовольствие… — майор опять секунду помолчал. — Короче говоря, вы можете передать ему всю нашу с вами беседу, не называя, разумеется, моего имени. Так вам будет легче — не понадобится ничего выдумывать.
— Понимаю, — сказала Дорис уже не так убежденно. Ее что-то заботило, и глаз майора Цорна незамедлительно это отметил.
— Вас что-нибудь смущает? — спросил он дружеским тоном.
Дорис очень хотела спросить, отпустят ли ее в Англию вместе с Ганри, а задала глупейший вопрос:
— Но как будет с нашей помолвкой?
Однако майор Цорн опять все разгадал правильно.
— Я обещал полную откровенность, поэтому не обижайтесь. Пока вы не поженитесь, ни о каком вашем выезде из Германии не может быть и мысли. Характер вашей службы не позволяет этого. Другое дело, когда вы выйдете замуж. Никто, конечно, не будет разлучать мужа с женой. Так что все зависит от вас.
Дорис передала все Ганри в том духе, как велел майор Цорн. Она не скрывала, что ей хочется поехать в Англию. Ганри ради нее готов был пожертвовать своей вольной жизнью на континенте, но его пугала всякая необходимость числиться у кого-нибудь на службе и отчитываться в чем бы то ни было. Он просил не торопить его с окончательным ответом и посоветовал Дорис не слишком-то обольщаться прелестями заграничной жизни.
Между тем игра на бирже шла с успехом. Путилов во второй раз принес солидную сумму денег и поделил на три равные части. И сказал, что теперь хорошо бы добыть данные о производстве танков.
Сказав «а», Дорис не видела причин не говорить «б».
Когда в парикмахерской Шнейдера Гай встретился с фрицем после трехмесячной разлуки, Фриц его похвалил. Главная цель, которую они преследовали относительно Дорис Шерер, была достигнута.
— Тебе с нею надо рвать, — сказал Фриц.
— Слишком далеко зашло.
— Ты, кажется, ее жалеешь? Будь уверен, нас с тобой она не пожалеет.
— Да не про то же я, Фриц… Так все наладили и бросать?
— Чтобы играть на бирже, ты ей не нужен, а Путилов ее бросать не собирается. Она же, говоришь, денежки уважает?
— Складывает в заветный зеленый портфельчик.
— Ну и пусть себе складывает дальше. А тебе с ее горизонта пора исчезнуть…
Эта встреча с Фрицем состоялась во вторник. В распоряжении у Гая перед отъездом в Штеттин было еще два дня и три ночи — вполне достаточно, чтобы подготовить морально Дорис к тому, что в их жизни наступает временный, не очень приятный период, связанный с массой непредвиденных хлопот, разъездов и, не исключено, даже с какой-нибудь регулярной службой. Все это он собирался объяснить необходимостью раз и навсегда урегулировать дела с имением и с американскими родственниками.
Но в среду произошло несчастье. Оно пришло как раз оттуда, откуда его никто не ждал, и могло бы, при малейшем промедлении со стороны Гая, привести к непоправимым последствиям.
В половине пятого, когда он собирался побриться и принять душ, чтобы в половине шестого отправиться на встречу с Дорис — они хотели пойти в кино, а вечер провести в ресторане, она должна была уйти с работы пораньше, — ровно в половине пятого зазвонил телефон.
— Алло, я прошу прощения, — услышал он в трубке незнакомый и как будто испуганный женский голос. Он молчал, соображая, не ошибка ли это, не провокация ли…
— Алло, алло! — в растерянности взывала трубка.
— Слушаю вас.
— Мне нужен Ганри.
— Я вас слушаю.
— Я от Греты… Случилась беда… — женщина говорила, сдерживая голос, чего-то явно опасаясь. — Я не могу долго говорить…
Он чувствовал, что это всерьез.
— Откуда вы звоните?
— Тут, из булочной, на Оливаерштрассе.
— Я буду минут через пятнадцать…
Его прокатная машина ремонтировалась, такси он не мог найти минут десять и к булочной приехал почти через полчаса. Женщина, его ожидавшая, оказалась Луизой Шмидт, кормилицей Маргариты — матушкой Луизой. Он едва ее узнал — так черно, измученно было ее лицо, так испуганно, затравленно глядели глаза. Она его не узнала.
Велев шоферу обождать, он взял матушку Луизу под руку и медленно повел по переулку. Снег, выпавший совсем недавно, превратился в чавкающую мокрую кашу. Рука матушки Луизы дрожала, передавая глубокую дрожь всего ее худенького тела.
— Что случилось? Скажите коротко самое главное.
— Грета ранена в грудь, ей очень плохо.
— Кто ранил? Чем?
— Я его не знаю… Эсэсовец… Но Грета его называла по имени… И он ее тоже… Она его убила…
Гай даже остановился.
— Как убила? Где она сейчас?