Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII
Шрифт:
…Шнейдеры покормили его, сварили кофе. Он сидел, курил и ждал. Как о чем-то очень далеком, вспомнил о Дорис, о том, что они давно уже должны были сидеть в кино. Но он не мог сейчас думать об этом.
Ганс явился без четверти десять один: Альдона, найдя в кафе матушку Луизу и устроив ее у знакомых, осталась в больнице смотреть за Маргаритой. Гай предложил ему пожевать что-нибудь, но Ганс только проглотил чашку кофейной холодной гущи, закурил и стал рассказывать о том, чего
Гай не видел и не знал, но что он как врач представлял себе с отчетливостью очевидца.
Сначала квартира.
Когда
Что там произошло, понять невозможно.
В больнице доктора Пауля поначалу все шло как по нотам. Доктор с Альдоной приступили к делу — Альдона могла при необходимости быть великолепной хирургической сестрой. У Маргариты оказалось сквозное пулевое ранение правой стороны грудной клетки. Пуля крупного калибра прошла между седьмым и восьмым ребрами и вышла под правой лопаткой. Обследовав пулевые отверстия, доктор сказал, что операция будет длительная, часа на полтора. Он сделал Маргарите несколько уколов — в вену и в мышцы, потом наладил аппарат для переливания крови. Но прежде чем взяться за скальпель и ножницы, доктор Пауль сделал странную, на взгляд Ганса, вещь.
Держа свои уже обработанные для операции руки на уровне плеч, он попросил Ганса открыть дверь, ведущую в соседнюю комнату, где было оборудовано нечто вроде запасной операционной. Там доктор показал Гансу на стоявший у стенки длинный предмет — стол не стол, кровать не кровать, на очень низких, в карандаш, ножках — и велел перенести его в большую операционную. А затем приказал Гансу раздеться — снять все, кроме кальсон, и оставаться в таком виде до конца операции. Ганс попытался протестовать, думая обратить все в шутку, но доктор рассердился самым натуральным образом. «А вы не подумали, что будет, если сюда нагрянет эта вонючая сволочь? — сказал он. — Вы уверены, что они никого не ищут?» Только это их и спасло…
Доктор ушивал рану на груди и собирался приступить к ране на спине, когда в приемном покое, — главный вход было приказано запереть, а в приемном дежурил инвалид-санитар, — раздался громкий говор.
Доктор, обработав рану, опустил педалью стол, на котором оперировал Маргариту. На прежнем уровне остались торчать четыре металлические трубки. Потом кивнул на низенький стол, принесенный из запаски, и жестами показал Гансу, как надо установить его на эти трубки. А затем Аль-дона набросила сверху широченную простыню, расправила края, и Маргарита оказалась спрятанной в белом потайном убежище. Ганс — уже без приказа, ибо ему наконец стало понятно, для чего доктор раздевал его, — лег на стол, Апь-дона накрыла его простыней до пояса, уткнула в лицо жесткий каркас наркозной маски, шепнула: «Дыши!» — и операционная наполнилась тем строгим и свежим, для всех не-привыкаемо знакомым и всегда новым запахом, которым обладает один лишь эфир…
Вошли двое в черных плащах, попросили извинения, один показал жетон гестапо и пожелал взглянуть — только взглянуть, кого оперирует доктор Пауль. Доктор коротко буркнул: «Аппендицит. Только что положили на стол». Гестаповец лицом оперируемого не интересовался. Увидев могучий мужской торс, он еще раз извинился, и гестаповцы мирно покинули больницу. Доктор докончил операцию, и Маргариту отвезли на каталке в палату рядом с его кабинетом. Все сошло как нельзя лучше, доктор надеется, что ранение не оставит серьезных последствий.
Можно было предположить, что, хватившись исчезнувшего штурмфюрера и найдя его мертвым, эсэсовцы подняли вверх дном весь дом.
Кто-то из жильцов сообщил им, что из дома унесли на руках бесчувственную женщину. Дальнейшее понятно. Необходимо проверить операционные всех берлинских и пригородных больниц, и доктор Пауль — не исключение. В противном случае, то есть если бы гестаповцы действовали нацелено, имея на подозрении именно его больницу, они бы так просто не ушли.
А вывод из всего этого и радовал, и огорчал. Доктор и его больница по-прежнему вне подозрений — это плюс. Гестапо знает, что убила штурмфюрера женщина, а установить, кто она такая и как ее зовут, им не составит труда — это очень неприятный минус.
Гай мог быть уверен, что Ганс и Апьдона вместе с доктором укроют Маргариту и позаботятся о ней лучше родных, лучше отца с матерью. Его обязанность — позаботиться о ее устройстве и безопасности после выздоровления. И он готов сделать для этого все, на что способен.
Случившееся сильно осложняло существование и работу его помощникам, но это не пугало. Могло быть и похуже.
Условившись с Гансом о связи на ближайшее время, Гай вышел из парикмахерской и отправился домой пешком. Мокрого снега он не замечал.
Странное дело: на душе у него было легко и радостно. И, подумав, он понял, почему: бросившись спасать Маргариту, он не держал в мыслях опасение за собственную судьбу, он спасал ее не потому, что, попав в лапы к нацистам, она могла стать для них ниточкой к нему. Он спасал ее как своего товарища по работе, по смертельно опасной работе. Теперь у него есть еще один верный товарищ. И пусть слякотную ночь никогда не сменит утро, если ради этого не стоит рисковать собой!
Группа фон Зиттарта
В пятницу, ровно в десять утра, войдя в небольшое штеттинское кафе «Крестоносец», Гай увидел за третьим столиком справа человека, внешность которого так подробно описал ему Фриц. Он был сердит и, по-видимому, чувствовал себя напряженно. Гай спросил разрешения сесть, сел напротив, положил свою пачку газет рядом с пачкой, уже лежавшей на столе, и сказал подошедшему официанту, как было условлено:
— Легкий завтрак и бокал Сальватора!
Надменное лицо так называемого Ялмара Роя изобразило подобие улыбки: это было приглашение к разговору.
— Недурная погода сегодня, — вздохнув, начал Гай слова пароля.
Глупее не придумаешь: на улице шел дождь.
— Вкусы бывают разные, — ответил Рой также словами пароля.
Первая часть закончена, можно приступать ко второй.
Выражение лица господина Роя заметно изменилось после того, как он хорошенько разглядел сидевшего перед ним подтянутого, безукоризненно одетого партнера. Но все-таки весь вид и осанка его ясно говорили всякому, что господин никогда даже рядом не сидел с наборщиком.