Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V
Шрифт:
— Что это такое?
— Вот ауакка, смотри, — девушка показала на Олоарта.
Он сидел неподвижно, прямо и спокойно, ни одного лишнего слова, ни одного грубого движения. Он поднял глаза, и я вздрогнул: сколько в них было спокойной жестокости. «Напрягшийся и готовый к прыжку лев», — мелькнуло у меня в голове.
— Что же значит это слово, Тэллюа?
— Лев.
Я еще раз взглянул на вождя. Да, да, конечно, лев…
— Что же, граф, — лениво начинает Лионель, — раскопки подходят к концу, и надо полагать, что скоро вы получите свое золото?
— Я не ищу золота, — сухо отвечает Дерюга, — для меня существуют лишь археологические ценности.
Лунный двор предстал у меня перед глазами и силуэт Бонелли, и я едва удержался
— А какой клад вы ищете, граф?
Лаврентий самодовольно откинулся на подушку.
— В середине прошлого века англичане и французы нос к носу встретились при дележе Мадагаскара. Остров огромный и богатый, первоклассная добыча, или, как говорится официально, «достойный объект для приобщения к цивилизации». Представьте себе, хе-хе-хе, аппетиты! Вы не обижайтесь, мсье д’Антрэг, я ведь только шучу! Французы «признали» королем Радаму I, но он оказался англофилом. Этот дикарь прекрасно понял задачи времени, послал молодых людей учиться в Англию и стал вводить европейские порядки, но по английскому образцу. Ведь англичане уже захватили соседний Занзибар, и король должен был искать их дружбы. Французская агентура расправилась с Радамой, и на престол возвели его вдову Ранавалону, давшую профранцузское направление политике правительства. Для укрепления своего влияния французы затем посадили на престол Радаму II, он был немедленно убит английской агентурой, которая сделала королевой его вдову Разогерину. Французы не остались в долгу: их агентура убила Разогерину и вернула к власти Ранавалону. Французы получили решительный перевес, и англичане признали это. Дорога к цивилизации была теперь открыта, оставалось сделать последний шаг, и он был сделан: французы инсценировали восстание, министры были ложно обвинены и расстреляны, а королева Ранавалона свергнута и выслана сначала на остров Реюнион, а потом в Алжир. Мадагаскар стал колонией, и можно было приступить к выполнению «цивилизаторской миссии». Однако мальгаши — не негры: это гордая и сильная раса. Они собрали золото и другие драгоценности и решили тайно вернуть свою королеву, подкупив в Алжире охрану. Секретная миссия отправилась из Абиссинии к южным границам Алжира, но в Сахаре все ценности попали в руки разбойников и переходили от одной банды к другой, пока, наконец, не очутились в Хоггаре. Где они спрятаны, никто не знал, но один человек догадывался. Он умер и перед смертью лишь приблизительно указал место. Вся история могла бы казаться вымыслом, если бы герр Балли не получил от умирающего мальгашское золотое кольцо. Сомнений быть не могло, и мы отправились в Хоггар. Мы методически, по квадратам, обыскиваем горы и сейчас находимся в последнем квадрате. Клад найдут именно здесь, вблизи нас, и я надеюсь, что Лувру и швейцарским коллекционерам будут переданы большие этнографические, исторические и культурные ценности!
Между тем Тэллюа принесла амзад — музыкальный инструмент, похожий на нашу скрипку, с одной струной, сбросила шитый блестками красный халат, чтобы его длинные и широкие рукава не мешали игре, и осталась в узком белом платье. Легким жестом она приказала поднять полог шатра. Горячий свет хлынул внутрь, девушка в белом платье, опоясанном золотым шнурком, казалась античной статуей. Минуту она стояла, выпрямившись, устремив взор в дальние вершины гор, как бы ожидая порыва вдохновения. Потом вдруг легко повела смычком по струнам, и они зазвенели, как падающий на камень металл. Тронула их пальцами, и они в ответ мягко загудели: мне почудилась мелодия ветра в пустыне. Размеренным речитативом, как белые стихи в сопровождении музыки, Тэллюа начала приветственную песнь Большому Господину, который из далекой и сумрачной страны, где нет солнца, по воле Аллаха приехал к ней…
Гортанный голос звучал приятно и чисто, варварские слова казались древними, как Сахара. Зачарованный, я слушал, остро ощущая сдвиг времени далеко назад. Лионель, не слушая, любовался девушкой. Олоарт сидел на ковре, скрестив ноги, не поднимая опущенных глаз. Лаврентий потребовал три чашечки, извлек из карманов две бутылки и разлил коньяк.
— Забыл предупредить, — наклонился он ко мне, — после песни здесь принято делать хозяйке подарок.
— Спасибо, я готов.
Песня окончена. Я передаю всученную ювелиром золотую заколку. Девушка равнодушно произносит «танемерт» и не глядя передает подарок рабыне.
— Что это — ей не понравилась заколка?
— У них не принято рассматривать подарки. Туареги — гордый народ, она боится унижения.
Тэллюа пытливо вслушивается в наш разговор.
— Что говорил Большой Господин?
— Понравился ли тебе его подарок?
— Белые господа очень ценят золото, — уклончиво отвечает она.
— А что ценят девушки туарегов?
Глаза Тэллюа блестят, когда она молча указывает на сердце.
— Золото приходит и уходит, — переводит ее слова служанка, — человек рождается и умирает без украшений. Выше золота любовь, и сильный мужчина всегда найдет, как ее показать.
Тэллюа снимает с шеи ожерелье, которое я не заметил, простенькое, белое. Протягивает мне и, указывая на Олоар-та, говорит:
— Его подарок.
Это были зубы, нанизанные на белый шнурок.
— Это знак удачной охоты?
— Да, но только на людей, — цедит Дерюга.
— Как на людей?!
— Посмотрите получше. Ведь зубы-то человечьи!
Я поглядел. Точно — зубы были человечьи. Тридцать штук, передние верхние резцы, взятые не менее чем у пятнадцати человек.
— Где он их добыл? У кого?
Тэллюа взглянула на князя, но тот молчал, не поднимал глаз и не шевелился.
— В бою! У тех, кто при жизни были его врагами, — тихо ответила она.
Я подержал странное ожерелье в руках. Олоарт, не поднимая головы, вдруг вскинул вверх глаза: они блестели, как раскаленные угли. Не говоря ни слова, он обвел всех пылающим взглядом и потом остановил его на Лионеле. «Ведь и Олоарт должен был заметить влюбленность Тэллюа», — подумал я. Точно дополняя мои мысли, Лаврентий произнес со смехом:
— Мсье лейтенант, берегите ваши зубы!
В продолжение всего обеда юноша едва ли сказал десяток фраз. Пошлости Лаврентия вызывали у него явное отвращение, а экзотическая обстановка обеда была знакома. Он только в меру приличия смотрел на девушку — очень сдержанно, но так, что она читала эти взгляды, как открытую книгу. Когда Тэллюа подала мне ожерелье, он поднял голову и стал наблюдать. При словах Дерюги лейтенант даже не взглянул на Олоарта, но поймал блестящий взор девушки и улыбнулся ей. Она улыбнулась ему в ответ, так они смотрели в глаза друг другу, может быть, в этот момент позабыв о нас.
Не зная, как прервать их немой разговор, все напряженно молчали. Потом Олоарт резко поднялся и низко поклонился гостям и хозяйке. Видимо, он с трудом сдерживал себя. Не проронив ни слова, он вышел. Я не мог сдержать вздоха облегчения. Лаврентий, покручивая усы, холодно и в упор рассматривал влюбленных. Только они ничего не заметили, как потерянные с удивлением посмотрели вслед удаляющемуся разбойнику.
— Он ушел? — спросила Тэллюа.
— Пора, — поднялся Дерюга.
Я последовал его примеру. Молча мы вышли из шатра.
Лионель обернулся:
— До скорого свидания, Тэллюа, — внизу на плато. Через час, да?
Девушка подошла к нему.
— Не надо идти!
— Как не надо?
Если часа два тому назад при выходе из шатра наш обмен взглядами был дуэлью, то теперь Лионель и Тэллюа молча, одними глазами, исполняли песнь, её юноша воплотил в своей музыке и назвал «Торжествующей любовью».
— Вот так, не надо!
Тэллюа еще держала в руках свое ожерелье и вдруг одним движением набросила на шею офицеру тридцать зубов, добытых Опоартом после его победы над врагами. Потом, взволнованно улыбаясь и не отводя горящих глаз от взора зачарованного юноши, назад потянула ожерелье, дальше и дальше, пока растерянный и счастливый Лионель не скрылся с нею в шатре.